Евгений Пряхин - Красный паук, или Семь секунд вечности

– Ты что, гнида? – шептал полулежащий на диване Марк Глебович. – Ты не видел, что мне плохо стало? Я же чуть не умер! А ты, гад, ухмылялся!

Лейтенант Петров смотрел на Кондратьева широко открытыми, вращающимися от ужаса черными глазами и молчал.

– Морозов! – закашлялся Шустрый и с трудом продолжил. – У меня дикое желание поджарить его прямо сейчас!

– Где? – удивился громила Морозов, привыкший выполнять любой приказ. – В номере?

– Да, – помял себе грудь полковник Шустрый. – Вот прямо здесь подвесить, а на столе развести огонь под его ногами. Лезь туда и посмотри, за что зацепить.

Петров затрясся всем телом.

– Хорошо, Марк Глебович, – снимал портупею лейтенант Морозов. – Сейчас посмотрю, как пристроить, – он моментально залез на скатерть в сапогах.

– Нет, Марк Глебович, похоже, не получится, – застучал он пальцем по потолку, – одна труха и штукатурка. Не выдержит.

– Ладно, повезло гаду, – проскрипел Шустрый, – тогда обработай его сейчас от души, а потом к себе увезем: там и подвялим.

Кондратьев превратился в камень и наблюдал за происходящим сквозь опущенные веки и ресницы. Морозов спрыгнул со стола, подошел к Петрову сзади и правой рукой сдавил ему шею, локти взлетели вверх, и лейтенант оказался на коленях, упираясь губами и носом в грязный пол. Иван Владимирович Петров тут же потерял возможность мыслить и дышать, перед глазами поплыли коричневые яблоки с зелеными краями, и только в ушах он слышал биение своего сердца.

– Нежнее, Володя, нежнее, – сипел Марк Глебович. – Как ты думаешь, лейтенант оценит твою обходительность и поумнеет? Отпусти его чуть-чуть, а то синеть начал.

В легкие Петрова снова хлынул воздух.

– Хлипкий какой, – продолжал несколько оправившийся от приступа Марк Глебович. – Разверни-ка его поудобнее. – Шустрый с трудом встал с дивана, – я всегда бокс уважал. Моим кумиром был американец Джейк Ла Мота. Очень способный был парень этот Джейк! Он кулаком людей убивал прямо на ринге! А я не стал боксером, потому как нос слабый, но убивать людей люблю. Держи ему голову прямей.

Кроваво-красный паучок с интересом наблюдал за происходящим.

Удар хромовым сапогом пришелся Петрову в нос. Заботливый Морозов успел подхватить потерявшего равновесие Марка Глебовича.

– Врешь ему пару раз, – шептал осипшим голосом Шустрый, и сел на кровать, – он же смерти моей хотел! Хотел, гад, посмотреть, как я загнусь! Только не убей дурака.

Николая Ивановича Кондратьева затошнило. Удар «чугунным» носком сапога Морозова в область солнечного сплетения откинул Петрова навзничь, и он потерял сознание.

– Слизняк! – раздраженно прокомментировал Марк Глебович. – Со второго удара вырубился. Ладно, посади его на стул и держи голову, а то кровью захлебнется, – скомандовал он Морозову. – И окати его водой.

Николай Иванович закрыл глаза, плотнее сжал зубы и старался не вдыхать кровавый «аромат».

– Крови то, крови! Мать честная, как от поросенка! – причитал Марк Глебович. – Кондратьев! Неужели не воспользуешься представившейся возможностью и не добьешь поверженного врага? Подойди и всади ему в глаз его пилочку для ногтей! Она лежит на полу. Вот было бы славно! Петров именно так и поступил бы на твоем месте. Ты помнишь, сколько гадостей он тебе сделал?

Николай Иванович сразу вспомнил вращающиеся черные глаза Петрова, голубой конверт и стал судорожно сглатывать горькую слюну.

– Что? Не можешь ударить поверженного врага? Все вы слизняки мягкотелые, – раскраснелся от возбуждения Марк Глебович. – Хотите чистенькими остаться в этой жизни? А всю грязную работу, значит, нам…

Оглохший Николай Иванович заворожено смотрел на кровь на полу.

– Морозов, – почти крикнул Марк Глебович. – На рожу его смотреть тошно! Надень ему на голову мешок что ли? чтобы ее не видеть, прости меня грешного. Вон – возьми наволочку с подушки!

Кондратьев из-под полузакрытых век следил, как лейтенанта НКВД Петрова деловито окатили водой из ведра, затем привязал веревкой к спинке стула и сунул головой в наволочку. После этих манипуляций мокрый Иван Владимирович с замотанной головой стал похож на египетскую мумию. Сдернув с постели Николая Ивановича простыню, Морозов бросил ее на пол, прикрыв лужу крови.

– Послушай, дышит или нет, – поступила очередная команда.

Морозов утвердительно кивнул и вышел в коридор. Полковник Шустрый посмотрел на часы и, откашлявшись, продолжил.

– Итак, Николай Иванович, наступает самое интересное. То, ради чего, собственно, я здесь и появился. Такое, согласитесь, в жизни исследователя случается очень редко. Но случается. Просто сгораю от нетерпения услышать ваш рассказ.

Кондратьев молчал, пытаясь справиться с новой волной тошноты.

– Хорошо, я понимаю ваше состояние и уверяю – подобное вам не угрожает, пока я жив, понятно?

– Понятно, товарищ полковник.

– Вот и хорошо, – шумно задышал Шустрый. – Что-то сердце стало шалить в самый неподходящий момент. Ну, да ладно. Меня интересует ваше открытие, молодой человек. Вы говорите, все произошло случайно. Случайность – великая штука, без случайностей не было бы прогресса!

– Я вам расскажу все, что знаю, товарищ полковник, – тихо проговорил бледный Кондратьев.

– Но прошу вас, Марк Глебович, пощадите Петрова.

– Нет, – резко ответил Марк Глебович. – Благодаря твоему опыту я понял: Петров – мой враг! Я видел его глаза! А своих врагов я всегда убиваю. Морозов! Чаю!

– А теперь давайте по порядку, товарищ Кондратьев, – полковник Шустрый допил второй стакан чая и откинулся на диване.

– Я случайно поместил свою картину в электромагнитное поле. – Кондратьев кивнул на чемодан, – Что произошло в тот момент, описать словами невозможно, но результат эксперимента – в холле второго этажа.

– Хорошо. Допустим, я всему поверил, – Шустрый встал из-за стола и прошелся до балкона.

– Означает ли это, что с помощью этой аппаратуры можно добыть любую материальную вещь?

– Не знаю, товарищ полковник, надо все проверить, – осторожно ответил Кондратьев, косясь на неподвижного Петрова, – разрешите встать?

– Да, – кивнул Марк Глебович.

Кондратьев подошел к окну и отдернул тяжелую штору. Закат догорал над далекими горами, и верхушки сосен за озером уже освещались появившейся Луной.

– Одно могу точно сказать, – продолжил Николай Иванович, – эти «фокусы» – проявление каких-то неизвестных мне сил, неисследованных полей или частиц. Поэтому надо срочно продолжать и проводить эксперимент за экспериментом. А открывающиеся перспективы потрясающие! С помощью этой или более совершенной аппаратуры можно получить доступ, возможно, ко всей мировой информации. Или, допустим, ко всем стратегическим запасам угля, нефти. А может быть, и к тайнам Вселенной, к новым космическим объектам, к новым технологиям и неизвестным пока источникам энергии.

– Я, пожалуй, соглашусь, – кивнул Шустрый, – транспортировка танка с передовой – факт в высшей степени убедительный. А что еще можно натворить с помощью твоей картинки? Давай сейчас ночью стащим у Гитлера все его танки и самолеты, а завтра разгромим фашистов по всем фронтам! И выиграем войну! А что? – выпалил Шустрый.

Кроваво-красный паучок как загипнотизированный смотрел на черную кровь, проступающую большим пятном на белой простыне.

– Не уверен, товарищ полковник, что сумею произвести правильные настройки, – отрицательно покачал головой Кондратьев, – А вдруг ошибка… и мы выкрадем свои танки, что тогда?

Подполковник Шустрый встал с дивана и подошел к балконной двери.

– Красивая Луна, – произнес он отрешенно. – А нельзя ли через твой реостат, положим, просто Гитлера укокошить? И тогда уж точно делу конец!

Кроваво-красный паучок, высоко поднявшись на вытянутых ногах, потирал ядовитые хелицеры.

– Ты представляешь? – загорелся смелой идеей начальник особого отдела гарнизона подполковник Шустрый, – вот это было бы дело!

– Тут надо крепко подумать, товарищ полковник, – закусил губу Кондратьев, – допустим, послать по радио направленный модулированный сигнал – импульс смерти?! Мне как-то не по себе стало, товарищ полковник.

– Как ты говоришь? Импульс смерти? По-моему, звучит неплохо, – обрадовался Шустрый.

– Звучит интересно, даже можно сказать: зловеще, – зябко повел плечами Кондратьев, – только в этом случае мы вторгаемся в неизведанную, запретную область, – он посмотрел на нарисованные листья. – Такое воздействие может самым негативным образом повлиять на естественный ход развития человечества. А вдруг этот импульс куда-нибудь не туда попадет? Я пока ничего гарантировать не могу, товарищ полковник.

– Что значит: «не туда»? Ты сделай так, чтобы импульс смерти попал, куда надо, и кого надо укокошил! Кондратьев! Надо мыслить в государственных масштабах! – почувствовал азарт Шустрый, – ты же знаешь, сколько этот душегуб наших людей извел? Мы ведем кровопролитную войну за свою независимость. За каждую пядь земли русской. Поэтому все разговоры о пощаде врага расцениваются, как преступление и предательство.