Представитель (СИ) - Семин Никита

Первая моя мысль после вопроса товарища Сталина была о том, что маршал Блюхер зря так явно старается «оттереть» от «своих» побед других людей. Вторая мысль была о том, что вдруг это совпадение? Но спустя секунду я ее отмел. Слишком уж быстро появился удачный момент для атаки у Блюхера, стоило представителю Ставки покинуть его штаб. Невольно закрадываются мысли не только о том, что маршал желает всю славу себе приписать, но и что-то скрывает. В чем его успех? Почему не хочет делиться удачными методами ведения войны? Ведь для того мы, представители, и ездим в командировки на «передок», чтобы в Ставку попадала самая свежая и актуальная информация самым кратчайшим путем и без искажений.

Вот и у товарища Сталина, очевидно, появились вопросы к Василию Константиновичу. Но по своей привычке он сначала спрашивает у других их мнение, когда у самого Иосифа Виссарионовича есть хоть какие-то сомнения, или нет желания брать единоличную ответственность за непопулярное решение.

Первым на прозвучавший вопрос Сталина вызвался ответить полковник Уваров.

— Считаю, что маршал Блюхер использует для ведения наступления тактики и нормы поведения, противоречащие уставу РККА. Чтобы не получить заслуженную кару, он дожидается убытия проверяющего, а в отношении подчиненных использует служебное положение, чтобы по-простому '«закрыть им рот».

— Кто считает также? — когда полковник сел, обвел всех взглядом Сталин.

Не дождавшись иного ответа, лишь пара человек подняли руку в знак согласия с мнением Уварова, главнокомандующий посмотрел на меня.

— А какое у вас мнение, товарищ Огнев?

На мне скрестились взгляды всех присутствующих, вызвав невольную дрожь. Встав, я оправил форму, которую стал носить даже здесь, когда являлся на совещания Ставки, а не только «на передке», и ответил.

— После общения с Василием Константиновичем у меня сложилось впечатление о нем, как о «дирижере». Он любит отдавать приказы, после чего строго следить за их выполнением и подправляет, когда считает, что ситуация требует его вмешательства. Человек довольно авторитарный, на фронте его уважают и побаиваются. Касательно его нежелания начинать активные боевые действия во время нахождения в штабе представителя Ставки… — я сделал глубокий вздох, как перед прыжком в воду. — Прошу отметить, что это лишь мое мнение. Считаю, что маршал Блюхер не хочет «делиться славой». Чтобы после успешного наступления не было ни у кого соблазна «приписать» себе победу, или «разделить ее» с ним. Насколько верно мое суждение — не берусь утверждать. Насчет нарушения устава, какое предположение высказал полковник Уваров, — я скосился на означенного полковника, — в нем есть смысл. Вот только, устав нарушают и на западном фронте. И причина банальна — текущий устав не соответствует этой войне. Следовать беспрекословно ему — очень часто терять бессмысленно красноармейцев, так и не достигнув результата. Потому нас и отправляют на фронт. Чтобы мы смогли увидеть, почему старый устав «не работает», и какие правки требуются, чтобы он «шел в ногу со временем» и стал опорой бойца и командира, а не гирями на их ногах.

При этих моих словах Уваров скис, словно лимон откусил. Неужели он как раз и является сторонником устава? И Василий Константинович это заметил, потому и затянул с атакой? Сомневаюсь, что он переживал, будто полковник отожмет у него часть славы. У Уварова нет той медийной, как говорили в моем прошлом мире, известности, нет и ресурса, чтобы подать свою версию «принесшего победу», как у меня. Интересно получается… Вон, и товарищ Сталин заметил мимолетную гримасу на лице полковника.

— Еще есть мнения? — спросил Иосиф Виссарионович, когда я сел обратно на стул.

Больше никто высказаться не спешил, а сам Сталин никого, как меня, специально говорить не заставлял. Завершив на этом обсуждение маршала Блюхера, Иосиф Виссарионович вернулся к теме северного фронта. Так назвали линию соприкосновения наших войск с финнами.

Там все было неоднозначно. Да, британский флот покинул Финский залив. Да, наши морячки тут же воспользовались этим и уже нанесли удар по конвою из Лондона, лишив финнов части материальной поддержки. Но текущие их войска никуда не делись. Да и подвоз боеприпасов по суше перекрыть не так просто. Требовалось перерезать железнодорожные пути. Также было бы неплохо уничтожить аэродромы противника. Вот только сейчас авиация не так совершенна, как в будущем, что означает еще один момент — для базирования самолетов подойдет почти любое более-менее ровное поле. Даже накрыв подобную «площадку» из артиллерии, засыпать получившиеся ямы — дело пары-тройки дней. И все, истребители врага снова могут взлетать. Гораздо полезнее уничтожать технику, а вот с этим уже сложнее. И не забываем про танки и артиллерию врага. Они-то никуда не делись. В общем, широко развернуться финнам в наступлении не дает лишь малый опыт их солдат и офицеров. Но они его ускоренно получают, а наши пополнения лишь собираются на сборных пунктах. Нужно было какое-то решение.

— А что по поставке минометов? — спросил я, когда мне дали слово.

— Ваше предложение одобрено, — кивнул Сталин, — и они уже поступают на фронт.

— Так почему бы в первую очередь не дать их нашим защитникам на северном направлении? Пускай они создадут с их помощью «вал огня Корнилова», доберутся до уверенного броска гранатой, и задавят врага огневой мощью. Чтобы тот и головы поднять не смог, пока наши бойцы не добегут до его позиций. А там расстрел в упор и линия обороны врага взята. Мощный огненный натиск такого рода уже получившие первый боевой опыт ветераны могут создать. И жизни их сохраним, и врага выдавим.

— Ты представляешь, какой расход мин будет? — вскинулся Жуков, предлагавший до этого бросать пополнение в атаку, без курса начальной подготовки.

— Лучше тратить железо, чем жизни наших людей.

— А потом чем мы будем врага дальше гнать? Палками? — продолжал стоять на своем Георгий Константинович.

— Если необученных людей кидать сразу в атаку, то потом не останется тех, кто будет родину защищать. Их перестреляют, как куропаток.

Наш спор надолго не затянулся. Стоило товарищу Сталину поднять руку, призывая к молчанию, как замолк не только я, но и норовистый Георгий Константинович.

— Предлагаю вынести оба предложения на голосование, — негромко сказал Иосиф Виссарионович.

В итоге с перевесом в один голос присутствующие все же проголосовали за мой вариант, к вящему неудовольствию Жукова. Чего хотел добиться Сталин, применив здесь «демократию», я не понял. Может, не хочет ни с кем из нас пока портить отношения. Вроде как Георгий Константинович был «любимчиком» Буденного, а Семен Михайлович сейчас очень хорошо показывал себя на Западном фронте. Да и замом в Ставке Жуков был именно у Буденного. Возможно, Сталин не хотел ссориться с маршалом, потому и терпел Жукова. Или я чего-то просто не знаю и не правильно воспринимаю поведение главнокомандующего.

После этого совещание окончилось. Лишь напоследок я получил конверт от Поскребышева. В нем лежал приказ о моей новой командировке на восточный фронт. Похоже, Иосиф Виссарионович еще до совещания собирался меня туда направить, а все эти «тесты» и вопросы во время заседания Ставки были не просто так. Проверял, есть ли смысл меня снова туда отправлять.

Дома весть о новой командировке встретили без восторга. Леша накуксился, но закатывать истерики не стал. Уже большой, и понимает, что такое «долг» и «служба». По радио сейчас постоянно об этом говорят, на улицах люди тоже обсуждают необходимость защищать свою родину, да и в садике с детьми беседы проводят. Ира пока в силу возраста понимала меньше, но брала пример с мамы. А Люда… она была откровенно не рада.

— Ты же не военный, даже не служил. Почему тебя постоянно отправляют на фронт? — с болью в голосе восклицала она. — Когда ты в Польшу поехал, я уж думала, что не стоит переживать. Но там тебя чуть не убили! А что происходит на фронте — я и знать не знаю! Да, ты твердишь, что там для тебя безопасно, но так ли это? Может, ты меня просто беспокоить не хочешь?