Сентябрь 1939 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Сталин внимательно посмотрел на Климента, словно бы изучая старого товарища. Он многое мог простить ему — да и наедине общался как с равным… Тем не менее, вождя несколько насторожил тот факт, что Ворошилов перевёл стрелки разговора, как только речь зашла за Голикова. Не так давно маршал проголосовал против резолюции на арест Голикова, чем спас комкора… Однако сейчас вождь не стал развивать эту мысль — в настоящий момент это было действительно не столь важно.

— Товарищ Молотов, что там у нас по дипломатической линии? Как комментируют ситуацию сами немцы?

Вячеслав Михайлович, сильно побледнев, севшим от волнения голосом негромко ответил:

— Никак, товарищ Сталин. На настоящий момент фюрер не принял нашего посла, немецкий же посол не имеет никаких указаний по Львовскому инциденту… В том числе он не комментирует и тот факт, что германские подразделения находятся значительно восточнее демаркационной линии.

— Разведка?

Вопрос был обращен к Берии, так как внешняя разведка также входила в функции НКВД; Лаврентий Павлович ответил незамедлительно:

— В сторону Львова продолжает движение первая горно-егерская дивизия, а также восемнадцатый армейский корпус вермахта в составе ещё двух пехотных и одной танковой дивизий. Помимо того, в районе города также действует 5-я танковая дивизия; по данным разведки немцы готовили штурм Львова на 21 сентября… Вероятность вооруженного столкновения считаю очень высокой — генералы вермахта после сражения во Львове настроены очень решительно. Я бы даже сказал — воинственно по отношению к РККА.

Иосиф Виссарионович нахмурился, услышав последние слова, но акцентировать на них внимания не стал:

— В сущности, Лаврентий Павлович, вооруженное столкновение уже состоялось. Предлагаю дождаться встречи посла с немецким руководством, а уже после делать выводы о вероятности войны… А пока вопрос — какими мы силами располагаем в районе Львова?

На сей раз поднялся начальник Генштаба:

— В сторону Львова наступает Волочиская группа 6-й армии в составе трех кавалерийских и двух стрелковых дивизий, а также трёх танковых бригад — включая 10-ю «тяжелую», на вооружение которой состоят танки Т-28… Правда, в наступление участвуют два из трех батальонов бригады, ещё один находится в резерве.

— К 21 сентября группа успеет выйти ко Львову?

Шапошников энергично кивнул:

— Так точно, товарищ Сталин! На 21-е число штурм Львова также назначен и командованием 6-й армии… Однако товарищ Голиков поделился опасением, что концентрация советских и германских войск в районе Львова после случившегося инцидента грозит неконтролируемыми боестолкновениями. В связи с чем запрашивает инструкций на счёт дальнейших действий — не прекращая движения войск.

Сталин ответил не сразу, вновь затянувшись табачным дымом — после чего уточнил:

— Голиков отправил подкрепления Фотченкову?

— Никак нет, товарищ Сталин. Он передал приказ комбригу оставить передовой отряд и прибыть в расположение штаба армии. Фотченков приказ не воспринял, сославшись на перебои радиосвязи, после чего перестал выходить на связь. В свою очередь Голиков переподчинил 24-ю лтбр комбригу Шарабурко.

Сталин удивлённо вскинул брови, услышав о том, что Фотченков посмел игнорировать прямой приказ командующего — однако не стал пока уточнять за рискового наглеца.

— А Шарабурко уже вышел на Львов?

После крошечной, едва уловимой заминки Шапошников отрицательно качнул головой:

— Никак нет. Основные силы 5-й кавалерийской дивизии и 24-й легкотанковой бригады сосредоточены в Тарнополе. Дальнейшее наступление было приостановлено в связи с тем, что у танков закончилось топливо, а лошади устали.

— Лошади… Устали? На второй день советского наступления?

Сталин специально выделил интонацией «советского», словно бы указывая на то, что задет престиж СССР — после чего вкрадчиво поинтересовался:

— Напомните, на какой день немецкого наступления германские танки вышли к предместьям Варшавы?

На вопрос первым ответил Берия — предположив, что вопрос был адресован ему:

— На восьмой, товарищ Сталин.

— Во-о-от… А у нас на третий не могут наступать, лошадок жалеют, бензина в Тарнополе найти не могут…

В кабинете явственно повеяло холодком — хорошо знающие вождя члены его ближнего круга прекрасно видели, что он начинает злиться… Сильно злиться. Климент отвел взгляд от друга, опустил глаза — гнев был обращен на Голикова, после заступничества самого Ворошилова рассматриваемого едва ли не в роли протэжэ…

— Приказ на выдвижение Шарабурко во Львов будет отдан сейчас же. Разрешите покинуть кабинет?

— Идите, товарищ Шапошников…

Командарм по-уставному четко кивнул и вышел из-за стола. Но собравшись с духом, слово взял Климент Ворошилов:

— Иосиф Виссарионович, остаются открытыми два вопроса: каковы инструкции для Голикова, и что делать с Фотченковым?

Сталин ответил не сразу — взяв небольшую паузу, он несколько картинно выдохнул дым, и лишь после неспешно заговорил:

— Приказ комкору никто не отменял: Волочиская группа должна выйти ко Львову и реке Сан, где будет пролегать западная граница УССР. Столкновений с немцами по возможности избегать… Но в случае вражеской атаки — открыть ответный огонь. Сейчас ход за фюрером… Если он не хочет войны, Львовский инцидент удастся замять и теперь. Если он пойдет на поводу у собственного генералитета, уже нарушившего наше соглашение по границе раздела Польши… В таком случае, у нас нет другого выбора, кроме как воевать. В конце концов, мы рассматривали такую возможность с самого начала, товарищи… И готовили резервы.

Немного помолчав, Сталин выдохнул с очередным клубком дыма:

— Фотченкова пока оставить во главе танковой бригады, передав общее командование передовым отрядом во Львове комбригу Шарабурко. Я считаю, что наказывать Фотченкова преждевременно — комбриг действовал по обстоятельствам в условиях немецкой агрессии и полученного им боевого приказа занять Львов. И как правильно подметил товарищ Шапошников, в отношение немцев — не открывать огонь и не поддаваться на провокации — действовало именно указание… Дождёмся решения фюрера, посмотрим, будет ли наказан полковник Шернер — и уже тогда сделаем выводы по Фотченкову.

После короткой паузы Иосиф Виссарионович с невеселой усмешкой добавил:

— Ведь если начнётся война, комбриг добыл на ней первую победу — а победителей, как известно, не судят…

Лев Захарьевич Мехлис после этих слов злорадно усмехнулся. Он не любил ни Фотченкова, ни Голикова, ни кого либо ещё из политических руководителей, решивших вдруг податься в строевые командиры. А хорошо зная вождя и понимания его с полуслова, он ясно понял и смысл его ответа: если война начнётся, Фотченков останется на своём месте и продолжит воевать. Но если нацисты согласятся закрыть глаза — взамен, допустим, на публичное наказание командира, едва не развязавшего конфликт, самонадеянный комбриг тотчас пополнит когорту британских шпионов со всеми вытекающими в лице высшей меры… Хотя зачем британских — польских! Вон как быстро договорился с белополяками о совместном ударе против немцев! Значит, завербовали, значит, с самого начала действовал в их интересах, провоцируя войну СССР и Германии ради спасения Польши… Это даже может быть правдой, исключать ничего нельзя.

Ну а если нет — и что же? Разве одна невинная жизнь стоит большой войны?Конечно же нет!

И это даже не математика. Это политика…

Спустя некоторое время ближний круг разошёлся — и Иосиф Виссарионович остался наедине с Берией:

— Лаврентий, если начнётся война, Фотченков нам нужен — его опыт взаимодействия с поляками в боях против немцев следует распространить на всю польскую группировку, уже сдавшуюся нам… А также те части, что продолжают сопротивление германцам. И во главе польской Красной армии взамен сбежавших генералов поставить командира Львовского гарнизона — возвысим его, а он уже верно станет служить нам…