Кондитер Ивана Грозного 2 (СИ) - Смолин Павел

— Ежели в одном месте хорошо труд людской наладить умеешь, справишься, пусть и не сразу да с ошибками, и в других, — пожал я плечами. — На многие свершения да благодеяния люди способны, главное — направить их труд туда, где от него польза наибольшая прибудет. Вот, кстати, изба испытательная, где станок наш ткацкий никак не заработает…

Под экспресс-экскурсию мы добрались до усадьбы, и я провел Данилу с его слугами и багажом в гостевые покои терема. Эффект жилище мое произвело ожидаемый — важный государственный деятель завороженно крутил головой и не стеснялся пошире открывать рот от удивления.

— Мастера мне своего дашь? Терем свой перестроить хочу, — совсем не удивил он меня просьбою.

— Обсудим, — кивнул я. — Лучше про Государя расскажи — порадовали ли его поделки наши?

— Потом, — пообещал Данила. — Не гоже о Государе вот так, с порога да на ходу.

— Твоя правда, — признал я важность темы.

Переодевшись, мы с Данилою и элитой поместья — Клим, Сергей, мой Тимофей и начальник дружины моей, сорокалетний, крепкий несмотря на обильно рассыпанную в бороде и волосах проседь, страшнючий в силу шрамов на роже, несколько неловко себя чувствующий стоя ногами на земле из-за трех отсутствующих на правой ноге пальцев, ветеран воинского дела Средневековой Руси по имени Дмитрий Иванович.

Напитки нынче представлены тремя сортами меда, квасом на изюме и иноземным винцом. Я пить не собираюсь, а мужики употребляют очень умеренно и разбавленное, ибо грешно оно, а вред для здоровья ощущается даже интуитивно.

— Великую радость ощущал я пир сей скромный приготовляя, друзья мои! — на правах хозяина заявил я, подняв чашу с «ореховым» медком. — Как хозяин сего поместья, счастлив видеть я в гостях самого Государева Дворецкого! — салютнул Даниле. — Смею надеяться, что не оскорбили взора твоего немощностью труда нашего.

— Ежели это «немощь», то крепости и вовсе в мире нашем не сыскать! — заявил гость.

— Похвала такого человека как ты, Данила Романович, дорогого стоит. Знаю — Климу да Сергею она приятна не меньше, чем мне.

Мужики покивали.

— Выпьем же за встречу сию радостную да процветание — наше, и всей Руси!

Выпили и начали кушать под направленную на знакомство Данилы с Климом и Сергеем неспешную беседу. Первое блюдо представляет собою «тройную», из стерляди, судака да налима, наваристую уху, щедро сдобренную пряными травами во главе с укропом.

Отведав ушицы, довольные мы поотдувались, охладились свежей порцией напитков и перешли ко вторым блюдам под рассказы Клима и Сергея о преодолении первых трудностей на пути основания поместья. Фаршированный полбою запеченный в печи с яблоками и печенью гусь великолепно сочетался с закуской в виде брусники, а пирог с капусткой, грибами и той же полбой заполнил в наших желудках ровно столько места, сколько потребно для «заедки» — сиречь десерта из протертого с медом творога с орешками.

— Ух, уважил, Гелий Далматович! — ослабив поясок, откинулся на стуле красномордый и довольный от пиршества боярин. — Всякое за жизнь свою едать доводилось, от коры древесной до яств заморских, но такого — никогда!

Льстит, но от души и без вранья — конкретно таких и вот так приготовленных блюд и впрямь не едал, а о вкусе и личных предпочтениях речи не было.

— Спасибо, что рецепты повару моему прислал, — добавил Данила конструктива похвале. — Ко мне и ранее в гости многие напрашивались, а ныне и вовсе отбоя нет. Но воруют блюда, псы — и со стола моего, и с трапез самого Государя.

Последнее предложение добавило мне авторитета в глазах подчиненных, и, еще немного посидев, мы с Данилой выпроводили лишних и переместились на диван у печки. Полешки уютно трещат, за окном садится тусклое ранневесеннее солнышко, животы набиты вкуснятиной — уютно и приятно. Боярин, уже успевший немного разобраться в моем скажем так «подвижном» характере, разговора начинать не спешил. Немножко стебет, но я не обижаюсь — «молод еще»:

— Так чего Государь говорил?

Вытянув ноги к печке, Данила устроился поудобнее:

— Доброе говорил, мол, вот ежели бы вся его родня таковою была, он бы горя не знал.

Я невольно дернулся — слова ух опасные — и боярин меня успокоил:

— С глазу на глаз мне говорил, ты об Иване Васильевиче-то плохо не думай: голова его не нашим темным чета. Неси подарки, Ярослав, — велел своему слуге.

Тот с поклоном покинул гостиную, а Данила продолжил:

— Печи твои ромейские многой благодарности стоят. Не токмо Государевой да моей, но всей Руси, от всех людей ее от мала до велика.

— Мне это очень приятно, — честно признался я. — А насколько приятны слова Ивана Васильевича даже пытаться сказать не буду — не смогу.

— Многого доброе слово Государево стоит, — не стал осуждать меня Данила. — Особливо его интересует сам знаешь что.

— Огонь греческий, — кивнул я. — Помню, и от своих слов не отказываюсь. Третьего дня буквально важнейший компонент купцы привезли, с гор что рядом с Черным морем. Масло земное, черное да вязкое. Это — основа греческого огня, но основная проблема заключается в выявлении добавок, кои придадут ему нужные свойства. Срок в пять лет остается гарантированным, но буду стараться сделать раньше.

— Добро.

— Расскажи про Астрахань, — попросил я.

— А нечего уже рассказывать, — развел руками Данила. — В походе январском мне поучаствовать не довелось. Славная была битва, войска хана Ямгурчи вне стен города перехватить удалось, на Царевой протоке, что на Волге-реке. Половина войска нашего его войско на голову разбила, а другая Астрахань без боя взяла. Ныне там человек Государев сидит, из татар знатных, хан Дервиш-Али. Вскоре договор большой о мире с ним Государь подпишет.

— Добро.

А где взятие Астрахани полноценное? Кажется, понимаю…

— Удержится ли на ханстве Дервиш-Али, как полагаешь?

— Не моего это ума дела, Гелий Далматович, — скромно потупился Данила. — Государь полагает, что ненадолго сие. Скоро остатки Орды попытаются Астрахань отбить, а Дервиш-Али характером трусоват, может к ним примкнуть. Придется снова Астрахань воевать.

Что-то мне это напоминает, и напоминает настолько, что аж противно становится. Изо всех сил, до последнего власть отечественная договариваться с «партнерами» пытается, желая лишь одного — признания своего права на подконтрольный Москве пояс безопасности. А он нужен не эго правящей персоны потешить, а для защиты основных территорий. Вот не хочет Иван Васильевич Астрахань целиком под Русь забирать, потому что «забрать» это уже напряжение сил великое, а потом еще удержать надо, уже не через «прокси» степного, а своими «коренными» силами. А дальше неизбежно начнется война с остатками Золотой Орды, и длиться она будет не десять и не двадцать лет, а до победного конца. Кто там Крым к Руси прирезал? Екатерина II вроде бы.

— Татары сии кочевые из всех на свете вещей только силу уважают, — рискнул я дать совет. — Договариваться с ними как с государством другим, крепким, невозможно — неспокойно там в верхах, норов разбойничий, к системному строительству нормального государства не приспособленный, но падкий на грабежи соседей. Город Государь взял, Дервиш-Али на трон усадил, это хорошая демонстрация силы, но договора долго соблюдать татары не станут — посидят, силы накопят, и пойдут воевать Астрахань обратно. Тут иначе нужно поступать — снаряжать и отправлять вглубь степей многие карательные отряды. За каждую сожженную русскую деревню сторицей долг взымать, выжигая и вырезая кочевья, а по степям самим пожары могучие пускать. Тоже не панацея, но ежели знать будут татары о том, что за каждую вылазку на Русь их скот, женщины и дети головами своими заплатят, подумают трижды, а то и вовсе на Запад бегать начнут, к католикам.

Сложив руки на животе в замок, Данила откинулся на спинку дивана и посмотрел на меня так, словно увидел впервые:

— Женщины и дети стало быть?

— А что делать? — развел я руками. — Ежели враг наших не щадит, нашу милость Православную только за слабость и примет. Язычники разбойничьего толка, иного от них ждать и не следует.