Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Борисов Александр Николаевич

В Париже мне приходится держать три квартиры: одну собственную, где живу, и две конспиративных. Далее следуют телеграфные и почтовые расходы, содержание канцелярии и т. п. Кроме того, здесь даром буквально ничего не достается и за все приходится тем или иным способом платить. Потому я убедительнейше ходатайствую, хотя бы на первый год, сохранить мне отпускаемую сумму в размере 194 450 франков в месяц. В эту сумму хотя и входят деньги, отпускаемые будто бы на Галицию, но они, как изволите видеть из сметы, идут на покрытие других потребностей агентуры».

На это письмо Лопухин по распоряжению министра внутренних дел сообщил 31 декабря 1902 года, что на 1903 год смета на содержание агентуры в Париже, Лондоне и Швейцарии сокращается до 150 тысяч франков и что в эту смету не включены расходы по содержанию агеитуры в Галиции, которую предположено выделить в самостоятельную организацию. В январе 1904 года смета парижской агентуры была сокращена еще на 154 600 франков, получаемых ранее двумя секретными сотрудниками, которые оставили службу в парижской агентуре и перешли в берлинскую. Таким образом, по сметам 104 и 1905 года отпускалось всего 134 тысячи франков. Этими сокращениями Ратаев был, конечно, очень недоволен и все время стремился вернуться к прежней смете, не упуская при этом указывать начальству на недостатки управления Рачковского.

Ратаев без особого удовольствия оставил службу в Петербурге ради того, чтобы осуществлять слежку за врагами самодержавия во Франции, Швейцарии и Англии. Позднее он назовет Заграничную агентуру «пустой скорлупой» и отметит, что, когда он прибыл во Францию, отношения между агентурой и французскими чиновниками оставляли желать лучшего.

Ратаев неоднократно повторял, что Рачковский умышленно и планомерно старался мешать его нормальной работе. Первой же заботой Ратаева стало предотвращение возможного возвращения Рачковского на службу в Департамент полиции, где он мог усилить партию противников Плеве и его самого. В этих целях Ратаев в конце 1902 и начале 1903 года написал в Петербург ряд донесений, в которых обвинял Рачковского в бесхозяйственном расходовании средств, развале наружного наблюдения, плохом подборе секретных сотрудников и тому подобном. Очевидно, донесения Ратаева и стали поводом для продолжения расследования служебной деятельности Рачковского уже после его официальной отставки с должности главы Заграничной агентуры.

«На меня сразу посыпались из Департамента запросы по части выяснения различных лиц в Швейцарии, — сообщал Ратаев директору Департамента полиции Лопухину 28 января 1903 года, — а у меня, кроме чиновника женевской полиции, под руками не было никого. А сие недостаточно по той причине, во-первых, что пользоваться этим чиновником можно только с соблюдением особых предосторожностей.

Если надо выяснить какое-либо лицо, проживающее без заявления своей личности в полицию, то надо написать на это лицо анонимный донос, и тогда чиновник получает уже распоряжение своего начальства. Иначе делать нельзя, так как он боится потерять место. Конечно, все это далеко еще не удовлетворительно, но впоследствии я рассчитываю, быть может, чего-нибудь добиться. Наблюдение здесь вообще довольно затруднительно, притом еще эта трудность осложняется его дороговизной.

Для наглядности я прилагаю отчет в расходовании сумм за истекший январь. Остаток, даже с нехваткой, пошел на содержание внутренней агентуры. Она также весьма и весьма нуждается в реорганизации и освежении.

Во-первых, она сильно распущена и набалована. После того, например, как я путем значительных затрат и исключительно благодаря сметливости и распорядительности старшего швейцарского агента установил Кракова наружным способом, секретный сотрудник, которого я об этом оповестил, ныне уведомляет, что он об этом „уже знает", так как Краков прибыл еще в конце января из России, где виделся с Негрескул, а потом прожил несколько дней в Берлине. Теперь он живет с сестрами Малкиными.

Чтобы дело пошло более или менее удовлетворительно, необходимо дать, во-первых, время и, во-вторых, — деньги. Я убедительно просил и прошу на первый год оставить неприкосновенной ту сумму, которая отпускалась П. И. Рачковскому. Будьте уверены, что я ее расходую с надлежащей экономией и осторожностью, а если что переплачиваю пока, то потому, что еще новичок в деле. Самым обременительным я считаю деньги, даваемые чиновникам лондонской полиции и Главного управления общественной безопасности в Париже. Но я их получил от своего предшественника. Если этот расход сократить, то в Лондоне уже ничего нельзя будет сделать, а в Париже мне станут умышленно портить».

После увольнения Рачковского Ратаев застал в Париже наблюдательную часть в состоянии, не соответствующем современным требованиям розыска, и полное отсутствие секретной агентуры. «Я не хочу этим сказать, что ее не было у моего предшественника, — оговаривался Ратаев, — я только удостоверяю, что не получил ни одного сотрудника».

Ратаев не был скупым: жалованье, которое он платил ям секретным агентам, было большим — свыше 8000 франков. Особенно ценил он услуги своего сотрудника Бориса Батушанского (он же Берко Янкелев), которого хорошо знал еще по работе в России. Впрочем, щедрость Ратаева распространялась далеко не на всех: даже такие, казалось бы, заслуженные, но уже близкие к пенсионному возрасту сотрудники, как Владислав Милевсеий и Гольшман, получали всего по одной тысяче франков.

Для правильной организации политической агентуры в Галиции, Прусской Познани и Силезии было решено поручить ее «не имеющему чина почетному потомственному гражданину» Михаилу Ивановичу Гуровичу, старому сослуживцу Ратаева. Гурович был зачислен на службу 1 января 1903 года, получил 500 рублей на переезд в Варшаву и аванс на агентуру тысячу рублей. Жалованья же ему было назначено 4200 рублей в год. Мотивировка пребывания в Варшаве Гуровича была следующая:. «Ввиду того, что к ближайшим обязанностям Гуровича относится наблюдение как за социалистическим, так и национальным польским движением, главным центром коеro в России является Варшава, то названный город избран для постоянного его жительства».

Сотрудников у Гуровича к 1 апреля 1903 года было всего трое: какой-то варшавский сотрудник, петербургский сотрудник Говоров и помощник полицейского надзирателя Василий Соркин. К 1 июня число сотрудников уже значительно возросло: кроме Соркина и Говорова, л Лемберге появляются Янович, редактор «Галичанина», получавший 150 рублей, и сотрудница Зелинская, по-лучающая ничтожное жалованье в 25 рублей; Завадская и Заблоцкая в Кракове; австрийский комиссар Медлер в Катовицах; Исаак Животовский, Ваганов, Соловкин и Заржецкий в Варшаве, какой-то сотрудник в Екатеринославе; некто М-ич, который, по данным Департамента полиции, с 10 января по 1 марта 1903 года на проезд за границу и содержание получил 100 рублей. В июне же появляется сотрудница Анисимова (Анна Чернявская), а в сентябре сотрудник Томашевский, направленный в Краков, и сотрудница Заболоцкая; в октябре — Карл Заржецкий, М.Адамосский (Адамский, Адамовский) и 3. Висневская в Варшаве. В ноябре и декабре появляются еще новые сотрудники — Ковальская (Скербетэ) и Василевский, носивший кличку Рассоль.

Гуревич трогательно заботился даже об образовании своих секретных сотрудников. Так, в октябре 1903 года сотруднице Заблоцкой в Кракове им было выдано 46 рублей «на уплату за слушание лекций на высших курсах Баринецкого» и членских взносов в женскую читальню «Сокол». Также в октябре сотруднику Заржецкому было выдано 45 рублей для взноса платы за право слушания лекций в университете и посещения рисовальных классов в Академии художеств.

В марте-апреле 1904 года среди сотрудников Гурови-ча появляется старый соратник Рачковского Милевский. Однако галицийская агентура Гуровича существовала недолго — она была усилиями Ратаева распущена к концу 1904 года.

Ратаев повел атаку и против берлинского резидента Гартинга, который писал на него доносы в Департамент полиции. Несмотря на столь успешную работу Гартинга в должности руководителя относительно самостоятельной агентуры в Берлине, какие-то высшие соображения Департамента полиции, не без помощи Ратаева, а также подпольная игра враждующих партий в Министерстве внутренних дел привели к тому, что берлинскую агентуру решили ликвидировать как отдельное учреждение, а наблюдение за русскими революционерами, проживающими в Германии, предоставить центральной парижской резидентуре. В этих целях Ратаев выступил инициатором русско-германского полицейского протокола от 14 марта 1904 года о совместных мерах борьбы с анархизмом. Вскоре после подписания протокола Ратаев поставил вопрос перед Лопухиным о ликвидации берлинской агентуры и передачи всего состава агентов в ведение центральной парижской агентуры. 17 января 1905 года Лопухин представил товарищу министра внутренних дел доклад, где, между прочим, писал: