Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Не люблю я казаться странной,
Класть загадку в сплетенье слов.
Я гостям — случайным и жданным —
Не читаю моих стихов.

Я боюсь задавать вопросы,
Громким криком прожечь тишину,
Я в тоске на пол не швырну
Недокуренную папиросу.

Я устала себя томить
И играть безнадёжную пьесу.
Мне смешно и не скучно жить
С длинным прозвищем — поэтесса.

Мы — неудачники. Совсем, как дети.
Мы неуверенны ни в чём.
На длинных улицах вечерний ветер
Швыряется туманом и дождём.

Мы жадно ждём, сутуля зябко плечи,
И вдруг поймём: сполна и до конца,
Что в этом мире нет противоречий
В таинственной гармонии Творца.

Вот так бывает: если вдруг случится
В осенний день унынья и тоски
Увидеть траурную колесницу
И металлические венки.

Мы твёрдо знали: жизнь нас обожжёт
И мы привыкли, потому не плачем,
И уж давно мы потеряли счёт
Обидам, жалобам и неудачам.

Среди соседей — хороших и плохих —
Люблю я жадно верящих в бессмертье.
И посвящаю лучшие стихи
Всем неудачникам на свете.

Весь день болела голова.
Был острый запах валерьянки.
Звучали грустные слова
Однообразной перебранки.

Дрожали кисти слабых рук,
Мешая ложечкой в стакане,
И замыкался тёмный круг
Обиды и непониманья.

Весь день молчали зеркала,
Уставшие от мутных взглядов.
А к вечеру я поняла:
Ни правды, ни добра не надо.

Зажигались слова летучие
В мутно-сером, ночном тумане.
Я подумала: в лучшем случае
Сердце бедное просто устанет.

Были зданья тёмными пятнами,
Заполняя сгущённый воздух.
И казались мне непонятными
Все слова твои и вопросы.

Сердце билось легко, по-старому,
И хотелось громко смеяться.
А над скверами и бульварами
Бились блики галлюцинаций.

И когда это было — не помню я,
Наяву это было, во сне ли?
Только улицы — тёмные-тёмные —
Были призрачны в самом деле.

Легко по тёмной лестнице сбегаю,
Стрелою — в дверь, и ускоряю бег.
А за углом меня подстерегает
Высокий и безмолвный человек.

Я только вспомню стиснутые пальцы,
Пытливый взгляд, тоску и — тот.
Отдать ему бы этот страшный гнёт,
И всё отчаянье галлюцинаций.

Быть странником, без жалоб и без стонов, —
Пьянеть простором незнакомых мест,
Увидеть новый мир в окно вагона —
Ведь это никогда не надоест.

Теряя день за днём и год за годом,
Лишь впечатленьями разбогатеть.
Любить одну бессмертную свободу
И никогда о прошлом не жалеть.

Всю жизнь идти дорогой незнакомой,
По зарослям, пустыням, городам,
И жить одной, одной тоской о доме,
О нежности, не бывшей никогда.

Мне, как синице, моря не зажечь.
Ты будешь жить, беспомощно сгорая,
И будут дни мерцаньем тусклых свеч,
И никогда мы не построим рая.

Мы в жизни ничего не сотворим.
Пора признать, что мы слабей, чем дети.
Пусть будет на лице задорный грим —
На сердце будет гнёт тысячелетий.

Ты будешь говорить о глубине,
О долге, искренности, о началах,
А я — молчать, как до сих пор молчала,
И грустно думать о вчерашнем дне.

И не поднять уже усталых глаз,
Как и мечту о невозможном рае.
Не верю я, что будет в жизни час,
Оправдывающий обоих нас,
Тот, о котором вспомним, умирая.

Я зубы, стискиваю, ставлю точку
Под этим взглядом, пристальным и злым,
Я думаю, что так глядят козлы,
Не разошедшиеся на мосточке.

Мы никогда не спорим ни о чём,
Не говорим о близком и тревожном,
Не потому, что это невозможно,
Нет — это было б слишком горячо.

Лишь колкость шпильки, брошенной украдкой,
Когда касается рука руки,
Когда смешно и больно от тоски,
Когда мы сходимся в безмолвной схватке.

Когда я до глубин потрясена
Внезапной ненавистью, жадной, жгучей.
Но если бы дать только волю нам…
Не надо лучше!

Я не пишу давно стихов,
Мне надоело быть поэтом,
Жить в мутной глуби вечеров
И никогда не видеть света.

Мне надоело в темноте,
Ощупываясь осторожно,
Искать неведомых путей,
Бессмысленных и невозможных.

Мне надоело рассуждать
О мудром и о непонятном,
И без того есть в жизни пятна,
Которых не пересчитать.

Я ненавижу нервом каждым
Уныло-равнодушный зал,
Где каждый верит, что сказал
О самом главном, самом важном.

В душе тоска от мелких ссор,
От слов о красоте и Боге,
Но я не знала до сих пор,
Что нет из тупика дороги.