Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой

Одно время Безбородко почти буквально осыпал золотом актрису Сандунову, но последняя нашла себе другого богатого покровителя. А от итальянской певицы Давиа Безбородко и сам не знал, как избавиться. Эта хваткая девица получала от Безбородко восемь тысяч рублей в месяц, но изменяла ему с каждым, кто входил в дом. Безбородко попробовал было выселить её из дома, который он снимал для неё, но скандальная особа устроила такой переполох, что Безбородко был вынужден обратиться к императрице с просьбой выслать скандалистку из России. И Екатерина помогла ему в этом.

Более того, она наградила орденом Святого Владимира настоятеля гарема Безбородко — Рубана. Какие заслуги мог иметь этот ничтожный человек, кроме того, что подбирал во всех частях света молоденьких и развратных кандидаток в сераль вице-канцлера?

Весь Петербург знал об этих проделках Безбородко, все знали и потешались. Впрочем, нравы были таковы, что каждый второй сановник вёл себя точно таким же образом. Пример подавала сама Екатерина, с годами набиравшая в свои фавориты всё более молоденьких мальчиков...

Императрица ничего не имела против сераля Безбородко и даже только улыбнулась, когда Остерман, формальный начальник Безбородко по Коллегии иностранных дел, упрекнул при всём совете своего подчинённого в том, что постоянные оргии с красавицами не дают ему возможности работать лучше.

Безбородко лишь пожал плечами и скромно сказал, что от девок легко отделаться, тогда как от законной жены это сделать не так просто.

Это был намёк на жену Остермана, от которой тот не знал, куда деваться, хотя вся голова его уже была в ветвистых рогах.

   — Но красавицы так дорого обходятся! — выкрикнул было Остерман.

   — Не дороже, чем жена, — спокойно ответил Безбородко.

Екатерина только улыбалась, слушая эту перепалку...

Но даже официальные любовницы не устраивали Безбородко. Он умудрялся усугублять свой разврат самым недостойным образом.

Но как ни странно, никогда, при всех своих выходках, не представал Безбородко перед императрицей в неподобающем виде. Если его внезапно разыскивали в субботу или воскресенье по срочному делу, слуги находили его мертвецки пьяным в каком-нибудь из грязных притонов, привозили домой и поливали холодной водой, потом Безбородко приказывал пустить себе кровь из обеих рук. После этого голова его была совершенно трезва, и он был в состоянии рассуждать на все темы, которые могла затронуть императрица. Так что никогда Екатерина и представить себе не могла, как выглядел бы Безбородко после двухдневного пьянства и посещения грязных кабаков.

За то и ценила она своего вице-канцлера, что все её приказания выполнял он чётко и толково, а его память служила ей нередко и прекрасной опорой. А зачастую Безбородко выдвигал такие проекты и идеи, за которые императрица благодарила своего фактотума деньгами, орденами, поместьями, крепостными крестьянами.

Впрочем, память и прекрасное знание русской грамматики позволили Безбородко сделать такую баснословную карьеру, о которой не могли и мечтать сыновья влиятельных русских дворян. Их, этих сынков, никогда ничему не учили, считали, что сам род позволит им подняться по служебной лестнице. И лишь потом, уже в конце века, русские бояре увидели, как много дивидендов приносят знания, и спешно начали отправлять своих отпрысков за границу, чтобы научить их не только политесам, но и кое-чему полезному. Но теперь, когда Екатерина стояла на престоле, ещё не было развито это стремление к знаниям, к эрудиции, и императрице приходилось случайно вытаскивать нужных людей. Так было и с Безбородко.

Его рекомендовал Екатерине в качестве секретаря князь Румянцев-Задунайский, когда императрица обратила внимание, что донесения, исходящие из его канцелярии, составлены изящно, чётко и ясно рассказывают о сути предмета.

Вместе с Завадовским, сумевшим обольстить Екатерину и короткое время бывшим в фаворе, приехал в столицу и Безбородко, неотёсанный, неуклюжий малый, обладавший феноменальной памятью и изумительным знанием русской грамматики, хотя по-русски он говорил с тем малороссийским неисправимым акцентом, над которым смеялись все, кто мало-мальски слышал этого секретаря.

Долгое время и сам Безбородко не был известен Екатерине — он работал под началом опытных секретарей, и никто не собирался представлять его императрице. Случилось это внезапно, вдруг.

Масленица в семьдесят пятом году была особенно праздничной, отличалась множеством игр и забав, всевозможных гуляний и развлечений. Все секретари Екатерины воспользовались перерывом в работе и исчезли на всё время праздника. Остался один лишь Безбородко. Ему некуда было пойти, он ещё не успел завести в Петербурге нужные знакомства и потому продолжал и в дни праздника сидеть в канцелярии и делать выписки, нужные секретарям, которым доверяла Екатерина и которые пользовались её вниманием.

В то утро Екатерина завтракала одна, что случалось крайне редко, потому что есть в одиночестве царица не любила, за исключением первой утренней чашки кофе. Бесшумно сновали камердинеры, слуги в белых перчатках вносили одно за другим праздничные масленичные блюда. Последними внесли две большие тарелки, на которых стопкой были сложены белые красивые настоящие русские блины.

Екатерина села за стол, надкусила первый блин, обмакнув его в тарелку с густейшей сметаной, проглотила первый кусок и безмерно удивилась — блины были ещё горячими, источали прекрасный аромат, а мёд, икра и растопленное масло создавали неповторимый натюрморт.

   — Жалко, что никого нет, чтобы оценить такую вкусноту, — сказала Екатерина и велела посмотреть, есть ли кто из секретарей на месте.

Камердинер Зотов тихонько заметил, что в приёмной нет никого, а в секретарской сидит только один, новичок, из хохлов.

   — Хохол? — переспросила Екатерина. — Но он тоже, верно, любит блины?

И Зотов, не дожидаясь дальнейших указаний, пошёл за «секретарём».

Екатерина оглядела неуклюжего хохла, с поклоном остановившегося на пороге столовой, обратила внимание на его толстые ноги с плохо натянутыми чулками, на его толстогубый рот и жестом пригласила за стол.

Ему тут же поставили прибор. Екатерина ласково улыбнулась и велела не стесняться.

   — Блины вкусные, — сказала она, — отведайте, вам понравятся.

И сама принялась за блины.

Хохла не надо было просить дважды. Он свернул первый, лежащий на самом верху стопки, румяный блин конвертиком, ткнул его в мёд и потащил в большой красногубый рот. Тонкая ниточка мёда протянулась вслед за блином.