Константин Мочульский - Александр Блок
ЧИТАТЬ КНИГУ ОФЛАЙН в приложении ios/android
В дни создания «На поле Куликовом» ясновидцу Блоку было открыто будущее. В «непробудной тишине» реакции 1908 года он различал гул событий: знал, что Россию ожидают огненные испытания, море крови и беспримерная слава. Он слышал торжественную и грозную музыку испепеляющих годов: 1914-го, 1917-го, 1941—45-го…
Первое стихотворение цикла — «Река раскинулась» — сразу же охватывает нас раскаленным степным ветром. Россия — вихрь, бесконечный, вечный бой; ее грудь пронзена «стрелой татарской древней воли»; в ночной мгле, под испуганными тучами, сквозь кровь и пыль, охваченная «тоской безбрежной», мчится она, истекая кровью, обезумев от ужаса и боли. С каждой строфой движение ускоряется. Строчки разрываются восклицаниями, обращениями, прерывами дыхания.
И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Степь и мгла, ханская сабля и степная кобылица, все это — душа России, ее тоска, ее судьба…
…Наш путь — в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о Русь!
Кровь заката — кровь ее сердца:
Закат в крови! Из — сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
Об этом стихотворении можно сказать словами Гоголя: «Гремит и становится ветром разорванный воздух».
После вихревого вступления следует торжественно-тихое стихотворение «Мы сам-друг, над степью в полночь стали». За Непрядвой кричат лебеди; друг говорит воину:
…….. — Остри свой меч,
— Чтоб недаром биться с татарвою,
— За святое дело мертвым лечь!
В третьем стихотворении «В ночь, когда Мамай залег с ордою» в темном поле перед Доном, под тихими зарницами, в криках лебедей воин слышит Ее голос. Она сходит к нему:
И с туманом, над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,
Не спугнув коня…
И утром, когда двинулась орда:
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
В этом видении— завершение мистических чаяний певца Вечной Женственности. Рассеялись розовые туманы, окружавшие Прекрасную Даму; в душе народа русский поэт прочитал Ее имя: имя Пречистой Заступницы— Богородицы. Четвертое стихотворение «Опять с вековою тоскою» развивает лирические темы тревоги и тоски:
Я слушаю рокоты сечи
И трубные звуки татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
В темном поле он рыщет на белом коне:
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
И снова Она кличет его за туманной рекой, и снова молит он:
— Явись, мое дивное диво!
— Быть светлым меня научи!
Пятое— заключительное— стихотворение цикла носит эпиграфом стихи В. Соловьева: «И мглою бед неотразимых — Грядущий день заволокло».
Сроки приближаются: снова мгла над полем Куликовым, снова непробудная тишина, но сердце узнает «начало высоких и мятежных дней». Оно — готово:
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжелый, как пред боем.
Теперь твой час настал. — Молись!
Последнее завершающее слово— «молись».
Во втором стихотворении воин, готовясь умереть «за святое дело», говорит:
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
«Светлая жена» — Россия:
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
«Стихи о России» Блока расценивались различно. Много говорилось о его славянофильстве, народничестве, мистическом патриотизме: все эти абстрактные слова отскакивают от его поэзии. Блок любит родину не философской, а личной, эротической любовью. Этой любви открывается «лик нерукотворный», и любовь становится молитвой.
Эпилогом к поэме «На поле Куликовом» служит прославленное стихотворение «Россия» — страстное признание в любви к нищей, темной и прекрасной родине:
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые, —
Как слезы первые любви!
Это— другая лирическая тональность: Россия уже не «светлая жена», а возлюбленная, «первая любовь». Торжественно-молитвенный лад сменяется взволнованными, пылкими признаниями. Не любовь, а влюбленность. Россия— «лес, да поле, да плат узорный до бровей», у нее «разбойная краса». Необычайна последняя, шестая строфа, выпадающая из общего лада стихотворения: после пяти четырехстиший— вдруг шестистишие, замедляющее, удлиняющее напев, придающее ему неожиданный резонанс:
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..
Стихи 1908 года были включены Блоком в третий том Собрания стихотворений и, в зависимости от лирических тем, распределены по отделам: «Возмездие», «Разные стихотворения», «Арфы и скрипки» и «Родина».
Январь 1909 года. Никогда еще З. Н. Гиппиус не видела своего «лунного друга» таким радостным. «А вот полоса, — пишет она, — когда я помню Блока простого, человечного, с небывало светлым лицом. Вообще, не помню его улыбки; если и была — то скользящая, незаметная. А в этот период помню именно улыбку, озабоченную и нежную. И голос точно другой, теплее. Это было, когда он ждал своего ребенка, а больше всего в первые дни после его рождения. У нас в столовой, за чаем, Блок молчит, смотрит не по-своему, светло и рассеянно. — „О чем Вы думаете?“ — „Да вот… как его теперь… Митьку… воспитать“. Митька этот бедный умер на восьмой или десятый день. В ребенке Блок почуял возможность прикоснуться к жизни с тихой лаской; возможность, что жизнь не ответит ему гримасой, как всегда».
В феврале две коротких записки Е. П. Иванову. 2 февраля: «Милый Женя. Сегодня утром у Любы родился мальчик». 10 февраля: «Митя сегодня умер. У Любы меньше жар». В. Зоргенфрей вспоминает («Записки мечтателей», № 6, 1922 года): «Ранней весной 1909 года встретился мне Блок на Невском проспекте с потемневшим взором, с неуловимою судорогою в чертах прекрасного, гордого лица, и в коротком разговоре сообщил о рождении и смерти сына; чуть заметная пена появлялась и исчезала в уголке губ».
Возвращение Любови Дмитриевны, примирение с ней, рождение ребенка, которого Блок полюбил еще до появления его на свет, все это принимал он как обещание новой жизни. И радостно к ней готовился.