Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953).

На самом же деле речь шла о следующем. Во время встречи с Деканозовым, как тот докладывал руководству, германский посол затронул вопрос о слухах о напряженности в германо-советских отношениях. «В интересах дружественных отношений между СССР и Германией нужно что-то предпринять, чтобы рассеять эти слухи. Он, Шуленбург, уже получил указание из Берлина категорически опровергать всякие слухи о предстоящей войне между СССР и Германией»[236]. Далее Шуленбург заявил, что он не знает, что можно было бы предпринять, чтобы пресечь их. Он не думал об этом и не имеет на этот счет никаких указаний из Берлина и вообще ведет со мной этот разговор в частном порядке.

В отчете Деканозова о беседе с Шуленбургом сообщалось, что последний заявил, что он, хотя и не вправе критиковать действия своего правительства, но допускает, что Германия не всегда в полной мере выполняла свои обязательства о консультации с Советским правительством по вопросам, затрагивающим интересы СССР и Германии. Мне кажется, что эта, в общем-то, ни к чему не обязывающая фраза, и послужила для некоторых авторов поводом изображать немецкого графа чуть ли не в качестве человека, пытавшегося предупредить Сталина о том, что на пороге стоит война и что время исчисляется неделями. Из переписки Шуленбурга и его отчета о беседе с фюрером явствует, что он и сам не знал, когда начнется война – этот секрет держался в строжайшей тайне и о нем достоверно знали лишь те, кто по долгу службы был обязан быть в курсе дел, чтобы выполнять соответствующие подготовительные меры. По словам посла, на его вопрос об этих слухах Гитлер ему ответил, что он, Гитлер, вынужден был принять меры предосторожности на восточной границе[237].

Во время второй беседы (она состоялась 9 мая 1941 г.) Деканозов, по всей вероятности по поручению Сталина, поставил вопрос о том, что «можно было опубликовать совместное коммюнике, в котором, например, можно было бы указать, что с определенного времени распространяются слухи о напряженности советско-германских отношений и о назревающем якобы конфликте между СССР и Германией, что эти слухи не имеют под собой основания и распространяются враждебными СССР и Германии элементами»[238].

Шуленбург, исходя из своих взглядов на опасность для Германии войны с Советской Россией, предложил иной путь смягчения напряженности и внесения ясности в двусторонние отношения. Он, конечно, не хитрил, когда предлагал вариант обмена письмами между Сталиным и Гитлером. По его варианту, в советском послании должна содержаться идея о том, что до Сталина дошли сведения о распространяющихся слухах по поводу якобы имеющегося обострения советско-германских отношений и даже якобы возможности конфликта между нашими странами. Для противодействия этим слухам Сталин предлагает издать совместное германо-советское коммюнике… На это последовал бы ответ фюрера, и вопрос, по мнению Шуленбурга, был бы разрешен.

Передав мне это, Шуленбург добавил, что, по его мнению… надо действовать быстро и ему кажется, что можно было бы таким образом объединить эти предложения.

В дальнейшей беседе Шуленбург отстаивал свое предложение, говорил, что надо сейчас очень быстро действовать, а его предложение можно очень быстро реализовать. Если принять мое предложение, то в случае передачи текста коммюнике в Берлин там может не оказаться Риббентропа или Гитлера и получится задержка. Однако, если Сталин обратится к Гитлеру с письмом, то Гитлер пошлет для курьера специальный самолет и дело пройдет очень быстро[239].

Такова действительная история с попыткой графа Шуленбурга как-то сгладить отношения между Германией и Советской Россией. В дальнейшем граф поплатился жизнью за участие в заговоре против Гитлера в 1944 году. Следует подчеркнуть, что Сталин дал согласие на обмен письмами с Гитлером[240], надеясь, видимо, таким образом прояснить складывавшуюся ситуацию и, по возможности, дипломатическими мерами оттянуть неизбежное столкновение между двумя странами. Он все же питал определенные иллюзии относительно возможности выиграть время. В то время и немцами, и другими распространялись всевозможные слухи, будто Гитлер пытается путем шантажа добиться от Сталина серьезных уступок. Очевидно, в целях затягивания времени генсек не исключал и возможности переговоров на этот счет. Однако время уже отсчитывало последние недели перед роковым 22 июня 1941 г. Дипломатическая игра, в сущности, уже утратила свой смысл. Гитлер давно уже бросил свой жребий, не допуская и мысли, что неумолимая Немезида уже приняла свое решение.

В этой связи снова и снова возникает проклятый вопрос: боялся ли Сталин Гитлера и страхом ли можно объяснить его поведение в предвоенные месяцы? Здесь, как ни покажется странным, я хочу сослаться на оценку Резуна (Суворова), поскольку общее отрицательное отношение к нему не должно автоматически ставить под вопрос все его суждения. На поставленный вопрос дается следующий ответ: «Один мой очень уважаемый критик в звании генерал-полковника доказывал, что Сталин был смертельно запуган, а в качестве подтверждения приводил знаменитую резолюцию Сталина, наложенную на агентурном донесении меньше чем за неделю до германского нападения: „Тов-щу Меркулову. Можете послать ваш „источник“ из штаба германской авиации к еб-ной матери. Это не „источник“, а дезинформатор. И.С.“[241] Сокращение в тексте не мое. Это товарищ Сталин так сокращал, чтобы не обидеть наркома государственной безопасности товарища Меркулова. И эту резолюцию мне приводят как подтверждение сталинского страха… Скажем маленькому мальчику, что волк к нему крадется. Что мальчик будет делать? Спрячется под одеяло или пошлет нас?.. Если спрячется, значит, боится. А если пошлет, значит, не верит он в наших волков и не боится их. Товарища Сталина предупреждает источник особой важности, нарком госбезопасности бьет тревогу, а беззаботный товарищ Сталин их к еб-ной матери шлет. Вот и состыкуйте сталинскую резолюцию со сталинским страхом неизбежного и скорого нападения.

У меня не стыкуется»[242].

У меня тоже никак не стыкуется твердое поведение Сталина в международных делах вообще и в отношениях с Берлином в особенности, его жесткость в вопросах, когда немцы так или иначе ущемляли интересы Советской России, а также ряд других его шагов аналогичного порядка – все это не согласовывается с утверждениями, будто Сталин, как кролик перед волком, вел себя в отношениях с Гитлером. Из всего содержания предшествующих глав явствует, что цель Сталина диктовалась главным соображением – выиграть время, чтобы лучше подготовиться к неизбежной схватке с германским фашизмом. Те, кто боится, ведут себя совершенно иначе, идут на компромиссы, выгодные оппоненту, уступают его нажиму и т.д. Всего этого не замечается в поведении и линии действий генсека. К тому же, некоторые порой осторожность путают с боязливостью, что вообще недопустимо, и особенно в оценке действий политика столь крупного исторического масштаба. Скорее всего, именно Гитлер боялся Сталина, что и побудило его к мерам по форсированной подготовке нападения на СССР.