Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Прежде я еще немного полистал описание острова, составленное Грегоровиусом. Двухтомный труд содержит хороший исторический материал, который автор отчасти собирал прямо здесь на месте. Тут же находятся и идиллические экскурсы, которые кажутся сегодня излишними, и пристрастие к железным характерам с их деяниями, проиллюстрированными на примере корсиканских распрей. Эта склонность составляет характерную особенность романтиков, чьему нраву она, в сущности, соответствует мало. То же у Шамиссо[322], который наряду с индейцами охотно выбирает героями своих баллад именно корсиканцев. Очевидно, здесь в стихотворении компенсируется собственный недостаток.

Корсиканские распри напоминают аналогичные в сагах: развитие событий на острове не имеет продолжения, не достигает исторического масштаба. Бедность острова, его скромная уединенность заставляет мысль вращаться вокруг человека; он изображается, как гранитная скала, подчеркиваясь светом и тенью. Сюда добавляются известные уже из Библии споры, которые обычно вспыхивают среди пастухов. Меня всегда удивляло, что Каин, а не Авель оказывался злодеем.

Что делали генуэзцы в этой стране, владение которой приносило больше убытков, чем прибыли? Остров никогда не был для его хозяев доходным местом; уже Сенека, который был сослан сюда (еще стоит его башня), жаловался на его варварскую необжитость. Римляне управляли им через одного претора, чья резиденция находилась в сардинском городе Кальяри. В качестве дани требовали от аборигенов смолу, воск и мед. Диодор сообщает о древних обычаях вроде кувады[323].

И по сей день господство вылетает в копеечку. Иностранная индустрия, сезонная торговля изменяют, но не улучшают образ жизни, который хотя и становится удобнее, но остается одноколейным — непосредственно зависимым от международного положения. Превращение побережья в большую летнюю веранду имеет для рабочего и свои теневые стороны, которые могут внезапно сменить суету, как прерывают контакт. Старикам, которые питались каштановым хлебом, жилось тяжелее, но безопаснее.

Настоящую прибыль национальным государствам приносят солдаты; десять тысяч корсиканцев пали на стороне французов в Первую мировую войну, многие сложили головы и в революционных войнах. Мысли снова и снова возвращаются к Наполеону, который сравнил свое время с полем сражения сотен тысяч мужчин.

Франция богатая, Италия бедная страна, которая не может вкладываться в той же мере. Поэтому развитие на Сардинии здоровее: разработка полезных ископаемых, рыболовство, земледелие и рядом «урбанизация». «Белого хлеба не всегда покушаешь», — высказался водитель; это хорошие слова.

Впрочем, гетерогенность двух родственных островов поразительна; она простирается в самую глубь предыстории.

Во второй половине дня я двинулся по ответвляющейся от основной трассы дороге и, сделав дугу через Оту, вернулся обратно в Порто. Тропа была всегда хорошо заметна, правда, местами заросла папоротником, доходившим до уровня груди. Но нога снова и снова находила ее. Ядовитых змей, как и на Сардинии, опасаться не приходилось. Это не помешало нам встретить позавчера у лагуны молодого человека, которого мы сначала приняли за помешанного, поскольку он в позе танцора дук-дук[324], размахивая тяжелыми булыжниками в каждой руке, проскакал мимо. Возбуждение было вызвано, видимо, маленьким ужом, ибо, проносясь мимо нас, человек словно бы в предостережение крикнул: «Ядовитая змея, ядовитая змея!» Современная жизнь в палатках как раз напоминает «назад к природе» еще меньше, чем какая-нибудь особая форма урбанизации.

Перед «своим» домиком я сделал привал. Я сидел на пороге на послеполуденном солнце; из чащи выглядывали горящие глаза бородатого козла. Дом был покинут, но сохранился еще в более или менее сносном состоянии.

Чувство, испытанное мною однажды в одиноком саду на высотах Рио, вернулось: нечто вроде инверсии, благодаря которой теряется и растворяется собственное, тогда как солнце набухает и набирает силу. Цветы, травы, даже теплые камни обращаются к великому центру. Во время такого могучего прилива невозможно сохранить собственное местоположение. Если переступить еще одну границу — что случится тогда?

Лесной массив был населен крупным рогатым скотом, свиньями и козами, которые бродили по нему одичавшими ордами. Коров в этой неухоженной части острова летом не доят; свиньи откармливаются упавшими фруктами и роются в земле.

Тропа вела к опорам большого каменного моста, арки которого скрылись в водах Порто. Рядом стояли развалины мельницы и несколько других домов с хорошо сохранившимися стенами, но без крыш. К другому берегу ведет теперь узкий мосток; оттуда то по ступеням, то извивающейся дорожкой поднимаешься вверх к Оте. Оливковые сады заросли бурьяном и густым кустарником; урожай прошлого года весь, похоже, осыпался, поскольку дорога была покрыта черным месивом растоптанных маслин. На верхних террасах близ городка деревья были ухоженнее; они стояли группами, напоминающими такие же в Тоскане. И цветы, отчасти уже высохшие, которые, так же, как и там, окружали старые стволы, были похожими: двулистная любка[325] и прочие орхидеи, голубые чертополохи, большой аронник[326].

Я не заходил в Оту, поскольку уже смеркалось. Направляясь в Порто, я еще улучил минутку, чтобы рассмотреть надгробные памятники, которые выстроены там в ряд как вдоль античных проселочных дорог: маленькие семейные капеллы, а в криптах воссоединяются умершие. Могилы и крепости являются в этих краях единственными сооружениями в собственном смысле слова. Стиль самый разнообразный — мавританский, византийский, греческий, классический, а то и вовсе чисто фантастический. Железные решетки огораживают палисадник, оберегающий земляные могилы, — вероятно, клиентов или более дальних родственников. Клан лежит вместе и для себя; этот вид погребения прекрасен, но возможен он только там, где земля почти ничего не стоит. В одной из могил покоится корсиканский майор, который в 1923 году командиром батальона Иностранного легиона погиб в Марокко.

Загорая на солнышке, я углубился в номер «Figaro Littéraire» от 26 мая, купленный мною в Корте. В нем ретроспективный взгляд на битву под Верденом, с момента которой минуло как раз сто пятьдесят лет. Там же и выписка из «Les hommes de bonne volonté»[327] Жюля Ромена, с которым я недавно обменялся письмами на эту тему. Он пригласил меня к участию в жюри, которое под его председательством обсуждало сообщения боевых товарищей. Некоторые из них были как раз напечатаны здесь. Еще было превосходное исследование Доминика Жанне, который пытается проанализировать великую бойню с военно-исторической точки зрения.