Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений

Я не хотел в «Прохладе», Марк Тарловский,
С литературной резвостью орловской
Побить рекорды бардов наших дней,
Нет, я решал задачи потрудней.

И пусть, поэт, не лживой одалиской,
А женщиной желанною и близкой,
К тебе прильнет в лирическую ночь
Моя акмеистическая дочь.

Саженный рост, фигура Геркулеса,
Размашистость и митинговый зык;
И вот гремишь как ржавое железо,
Чудовищно коверкая язык.

И простоты чураясь, что заразы,
Ты начинаешь синтаксис давить,
И громоздишь немыслимые фразы,
Чтоб только рифм побольше наловить.

Увы! Они как груди у кормилиц
В твоих строках беспомощно висят,
К тому жив рифмах мой однофамилец
Тебя объехал лет на шестьдесят.

Изображать царь-колокол московский,
Поверь, весьма сомнительная честь;
Пора, пора, товарищ Маяковский,
Тебе серьезно Пушкина прочесть.

Пора понять, что спишь ты беспробудно,
Что голос твой – не голос наших дней:
Ведь рифмовать по-твоему нетрудно,
Писать стихи значительно трудней!..

Нам не надо – мы не в Полинезии! —
В эмпиреях мыслями витать,
Назначенье нынешней поэзии
Бодрым духом массы напитать.

Ибо словно на закате лужица
Наша жизнь должна порозоветь,
Если над бумагой понатужится
Взяв перо, какой-нибудь медведь.

Он начнет: «Ой, вы поля отлогие!
Ой ты, время тракторных пахот!..»
И уже видны идеология
И здоровый классовый подход.

Не беда, что слишком он старается,
Что труда и пота не таит:
Ведь читать никто не собирается,
Но зато доволен сам пиит.

Знает он, что критики намеренно,
Ерунду марксизмом серебря,
Назовут его стихи про мерина
Новым достиженьем Октября.

И упорно Музы краснолицые,
Оттесняя белокожих нас,
При поддержке чуть ли не милиции
Всей коммуной лезут на Парнас.

Автор безжалостный сей
Невероятно неровен:
То он – пророк Моисей,
То – композитор Бетховен.

Впрочем и в этом году
Те же мы слушаем звуки,
Так же сидим как в чаду
И засыпаем от скуки.

– «Ведь музыка мудрей чем все науки!..»
– «Играй, играй, еще и без конца!..»
И льются неестественные звуки
Из горла сочинителя-чтеца.

Сей драматург не очень хладнокровен,
Он за себя не может отвечать,
Но странно все ж, что Людвиг ван Бетховен
Старался по-звериному рычать.

Пусть слова поэзии крылаты,
Им нельзя остаться налегке,
Мы должны заковывать их в латы
И друг с другом спаявать в строке.

Чтоб порывом творческого ветра,
На крутом лирическом пути,
Не могло их выбросить из метра
И сухими листьями взмести.

Нам дана жестокая година,
Мы вдвойне обязаны уметь
Слить в стихотвореньи воедино
Душу с телом – золото и медь.

И тогда с самим собой в беседе
Мы по праву можем быть горды,
Ибо сплав из золота и меди
Не боится крови и воды.

О, пролетарии всех стран!
          Взгляните на осла вы,
Что напустив воды в «Буран»,
          Всемирной жаждет славы.

Бороться можете лишь вы
          С таким его соблазном,
А то не верит он – увы! —
          Поэтам буржуазным.

Навек избавьте от химер
          Его рассудок детский,
Внушив ему что не Гомер
          Он даже и советский.

Длинней чем Марксов «Капитал»
твоя поэма для народа;
Ты сочинял ее три года
И три часа подряд читал.

Пиит, сей труд тобой зачатый,
Для блага собственной души
Хоть тридцать лет еще пиши,
Но… не читай и не печатай!..

Сразу видно: он – Морской!
Что ни строчка, то водица,
Веет нудью и тоской
И ни к черту не годится.

Погнавшися за мировою славой,
В одной литературной мастерской,
Нас щедро полил собственной «Полтавой»
Пиита по прозванию: Морской.

Хоть труд его огромен по размерам,
Но автор и с терпением таким
Ни Пушкиным не будет, ни Гомером,
А навсегда останется Морским.