Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Возможно, это чересчур упрощенное, но, по всей вероятности, справедливое объяснение заключается в том, что предложение Шлейхером моей кандидатуры на пост канцлера в большей или меньшей степени отражало голоса армии.

Тремя выдающимися офицерами послевоенного периода были Гинденбург, генерал фон Сект и Шлейхер. До войны я не был знаком с Гинденбургом. Как члену Генерального штаба, мне приходилось иметь дело с ведущими личностями из штаб-квартиры Верховного командования, включая Людендорфа, который в то время был начальником планово-оперативного отдела. Во время войны, когда мне время от времени приходилось делать доклады в штаб– квартире Верховного командования или навещать своего друга Лерснера, который служил там офицером связи министерства иностранных дел, мне довольно часто случалось видеть старших офицеров. После «пасхального» сражения у Арраса меня вызвали для личного доклада Людендорфу; тогда я встретился и с Гинденбургом. В августе 1918 года, после все решившего провала весеннего наступления, когда я спешно приехал из Палестины, чтобы изложить свои опасения относительно тамошнего положения, я опять встретился с Гинденбургом. Помню, какое глубокое впечатление на меня произвели его спокойствие и уверенность перед лицом стремительно ухудшавшейся военной ситуации.

Как я уже писал, я вновь повстречался с ним по возвращении из Турции после своего злополучного столкновения с Лиманом фон Зандерсом. С его беспредельной и самоотверженной преданностью долгу перед лицом неизмеримой катастрофы Гинденбург оставался олицетворением нашей чести и традиций. С тех пор и до 1932 года, не считая моего участия на его стороне в президентской кампании 1925 года, я с ним почти не виделся, хотя он меня не забывал и всегда приглашал вместе с женой на официальные приемы, которые устраивал каждую зиму в Берлине.

Гинденбург обладал поразительной памятью. Он мог вспомнить все детали какой-нибудь давней беседы и был близко знаком с прусской политической жизнью. Я чувствовал, что он одобряет мои оппозиционные выступления в ландтаге и мое выраженное стремление к более традиционной политике, свободной от партийной вражды, хотя он, конечно, не позволял себе высказываний, которые входили бы в противоречие с обязанностями занимаемой им должности. Таким образом, когда Шлейхер предложил меня на пост канцлера, я не был для него посторонним, хотя наши более тесные отношения развились уже в период моего пребывания в этой должности. Прогуливаясь в своем саду, примыкавшем к саду президента, я в то время видел Гинденбурга почти каждый день. Он всегда принимал меня тепло и благожелательно, в манере, которая, как я узнал, вообще была свойственна ему при решении жизненных проблем и которая распространялась даже на его политических противников.

Во время одного из моих посещений его деревенского имения Нейдек он взял меня за руку и привел в маленькую комнатку, где находилась фотография Людендорфа. В то время в обществе оживились споры относительно того, что великие военные успехи в ходе мировой войны были обеспечены гением Людендорфа, а не Гинденбурга. «Мне очень жаль, что наша дружба прекратилась, – сказал старый фельдмаршал. – Я до сих пор придерживаюсь о нем высочайшего мнения». Потом, говоря о сражении при Танненберге, он добавил лаконично: «Людендорф утверждал, что это была его победа. Но если бы обходный маневр не удался и успех был на стороне противника, за проигранное сражение винили бы меня. В конце концов, я тоже кое-что понимаю в этом деле, я ведь шесть лет преподавал тактику в Военной академии». Это было типичное для него замечание. Слава мало для него значила. Его главной заботой было взять на себя ответственность и исполнить свой долг. Его громадный военный авторитет и аура его личности в значительной мере возмещали исчезновение монархии, предотвращая таким образом превращение армии в инструмент политики.

Генерал-полковник фон Сект, строитель послевоенного рейхсвера, был в начале двадцатых годов очень заметной личностью и лучшим представителем армии. За границей он был почти не известен. Он держался в тени рампы и в этом отношении весьма походил на своих предшественников Мольтке и Шлифена. Более того, он разделял их стратегические концепции и обладал таким же сильным и ясным умом. Он играл решающую роль в первые годы республики, и остается только сожалеть, что политические резоны послужили причиной его удаления от должности[43], поскольку он был человеком неординарным в своем роде.

Наши с ним пути уже пересекались, когда я служил в дюссельдорфских уланах, а он командовал ротой в расквартированном поблизости 39-м полку. В 1918 году он был в Турции начальником штаба, и тогда я был не согласен с его взглядами. Ему пришлось впервые иметь дело с восточными проблемами, в частности с проблемой контроля над обширными территориями с помощью ограниченных сил. Он проявил мало понимания связанных с этим трудностей. Летом 1918 года он составил план оккупации Кавказа, захвата Баку и наступления на Багдад вдоль Тифлисской железной дороги. Все это было чистейшей фантазией. Судьба Турции решалась тогда на палестинском фронте.

Когда я после войны начал заниматься политикой, мы сохраняли с ним связь. Его позиции в качестве главы единственного сохранившего устойчивость элемента государственной машины были исключительно прочны. В компании с офицерами бывшего Генерального штаба, такими как Шлейхер, Хаммерштайн, Буше и Харбу, мы часто обсуждали политические вопросы, в особенности касающиеся России. Фон Сект не принимал участия в подготовке договора в Рапалло и узнал подробности только после его подписания. Но он был последователем Бисмарка в том, что требовал достижения взаимопонимания с Россией, и видел в этом единственный способ обучения специалистов современным видам оружия, препятствуя тем самым превращению скудно вооруженного рейхсвера в безнадежно отсталую армию. Как он сам мне сказал, эта политика была претворена в жизнь с полного одобрения тогдашнего канцлера Вирта.

Много говорилось об отношениях Секта с советским правительством. Как главнокомандующий армией, которой запрещено обладать современным оружием, он, естественно, желал иметь возможно больше офицеров, осведомленных о продолжающемся техническом развитии. Способ достижения этой цели был впервые предложен в письме, написанном из России в августе 1921 года Энвер-пашой, который сообщал Секту, что Троцкий был бы рад получить для Красной армии германских инструкторов. В сентябре 1921 года на квартире в то время полковника фон Шлейхера имела место предварительная встреча, на которой обсуждалась возможность помощи со стороны германской индустрии в строительстве русской военной промышленности. Русские, однако, настаивали на ведении переговоров непосредственно с Сектом, и Радек имел с ним несколько встреч. Канцлер Вирт и его преемник Куно были полностью в курсе этого дела. Основные детали соглашения были выработаны непосредственными подчиненными Секта Хассе, Нидермайером и Томсеном. В Россию была послана маленькая группа офицеров для помощи в производстве самолетов, танков и современной артиллерии и для приобретения опыта их применения.