Валентин Левицкий - На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Я решил выступить к указанной мне высоте, до которой было ходу не больше 30–40 минут, в шестом часу утра. Ночью прибыл к нам из Орлиного гнезда для связи начальник команды разведчиков подпоручик Кузнецов и поделился со мной тем, что сегодня там произошло. Как только противник приблизился на дистанцию 600 шагов, он был встречен ружейным и пулеметным огнем, но неожиданно спустившийся густой туман не позволил вести дальше стрельбу. Команда разведчиков и туркестанцы бросились в контратаку. Густая мгла с трудом позволяла отличить своих от противника.

Отбросив атакующего, мы услышали позади себя у вокзальных построек крики «алла». Пользуясь туманом, противник обошел Орлиное гнездо с запада и с востока и ворвался в вокзал. Находящаяся там в резерве полурота ввязалась в неравный рукопашный бой. Около десяти минут мы отбивали навалившегося врага, и в то же время были в полной неизвестности: нам дальше обороняться или прорываться к Кубинскому лагерю. Раздавшееся внизу громкое «ура» послужило знаком, что к нам подошла поддержка. Это оказались несколько сотен пластунов, спешивших на выручку. Когда туман рассеялся, противник уже отступал. Часть его, не успевшая отойти, засела в домах железнодорожников, и только через час удалось с ними окончательно разделаться. Атаки противника в продолжение всех дней не так были страшны, но мы от огня несли очень жестокие потери вследствие крайне невыгодных тактических условий занимаемой позиции. До сегодняшнего вечера в моей команде выбыло из строя больше 60 процентов.

Простившись со мной, подпоручик отправился к своей позиции. К рассвету я подошел к указанной мне высоте. Оставив команды внизу в шагах двухстах, я поднялся на вершину горы. Обзор и обстрел были отличные, за исключением впереди лежащей местности, где лес отделялся от нас небольшой поляной. Впереди в тысяче шагов находился 2-й батальон. Вблизи от меня лежало несколько трупов кубинцев и неприятельских солдат. Долго стоять на горе мне не пришлось. Несколько снарядов, выпущенных по мне и по дальномерщику, заставили нас спуститься и быть более осторожными. Измерив расстояния, я решил выставить пулеметы на выбранные позиции по мере возможности.

В 7 часов впереди и правее от меня поднялась ружейная стрельба. Вслед за тем противник начал обстреливать огнем артиллерии Верхний Сарыкамыш и высоту, у которой находился я. Как и следовало ожидать, противник оказал упорное сопротивление нашим наступающим частям, особенно на участке пластунов.

Наступление временно было приостановлено. Потребовалась поддержка артиллерии. Через минут десять позиции противника у дороги на перевал до высоты Гель оказались под хорошим огнем наших батарей. Батарея противника, стрелявшая по моему расположению в продолжение более часа времени, прекратила огонь и уже больше нас не беспокоила. В десятом часу ко мне поднялся с шоссе подпоручик Чуписов и доложил, что мне приказано, оставив пулеметы Кабардинского полка на месте, двигаться в направлении восьмой версты и дальше к Гуссен-Ага-Юрту к 1-му и 3-му батальонам.

Через минут двадцать я двигался по шоссе с шестью пулеметами. Мне нужно было пройти около 14 верст и поспеть к батальонам, но я раньше часа дня (а может быть, и позже) не мог. Нечего мне описывать мою досаду в эти минуты. Я отлично понимал, что я в лучшем случае могу попасть к развязке боя, но больше вероятий было за то, что я тогда подойду, когда все будет кончено. Как бы то ни было, но мне надо было торопиться и двигаться быстрым безостановочным шагом. Внутри своего чувства я все время себя укорял, почему я, не имея возможности перейти речку, донес об этом командиру полка. Мне стоило только выждать час времени, дождаться сумерек и без всякой помехи присоединится к 1-му батальону. Этот печальный случай со мной, как впоследствии приходилось слышать и наблюдать, не являл собой исключительное явление. Он указывает на то, что некоторые командиры частей не вполне были знакомы с назначением пулеметов в бою и потому неумело ими распоряжались.

На четвертой версте до нас стал отчетливо доноситься ружейный огонь в направлении Гуссен-Ага-Юрта. Встреченные раненые кубинцы и туркестанцы пока ничего определенного сказать не могли. Ехавшие в санитарных двуколках командующий 3-й роты, командир 4-й роты и прапорщик Мяколин оказались тяжелоранеными, и им было не до ответов. На пятой версте шел мне навстречу с перевязанной рукой молодой офицер, прибывший в полк с месяц тому назад. Он мне сообщил, что он оставил поле боя, когда контратака противника с большим трудом была отбита. В 3-м батальоне оставалось в строю не больше 3–4 офицеров. Трудность наступления и тяжелые потери объяснялись им необычайным упорством противника и глубоким снегом, сильно препятствующим скорости движения.

Подойдя к кислым источникам, я должен был свернуть от шоссе на север и двигаться дальше по узкому ущелью к Гуссен-Ага-Юрту. Спустившись с крутой шоссейной насыпи, я встретил пленного турецкого офицера, конвоируемого казаком. Обменявшись приветствиями, я, напрягая все свои слабые познания турецкого языка, спросил его, какой он части и где взят в плен. К моему удивлению, офицер, улыбнувшись, ответил мне на нашем языке:

– Этот вопрос мне задавали уже несколько раз, – говоривший оказался турецким пехотинцем-разведчиком, захваченным утром туркестанцами.

Пройдя шагов двести, я дал несколько минут отдыха команде у рабочих бараков строившейся железной дороги. Сейчас они были превращены в перевязочный пункт и оказались забитыми ранеными. Я вошел в один из них, где на полу на разостланной соломе лежали около сотни раненых. Врача и санитарам работы и хлопот было по горло. Ко мне подошел врач Пятницкий. Халат на нем был в кровавых пятнах, пахло от него не то сулемой, не то йодоформом, а также спиртом.

– Я только затянусь папиросой, а затем дальше в дело, – сказал он мне. – С восьми часов, как начали подходить раненые, буквально купаешься в крови как мясник. Нас здесь три врача, и за эти четыре часа пропустили мы через свои руки около шестисот человек. Потери в полку очень большие, а особенно в третьем батальоне. Там, кажется, осталось всего два офицера. Поручик Ульянов, подпоручик Лагутин убиты. Результат был пока неизвестен. Знаю только то, что контратака противника отбита. А пока всего лучшего, подходит новая партия.

Перед выходом из барака, у самых дверей я увидел лежащего фельдфебеля 1-й роты прапорщика Петюкевича. Еще за год до войны бравый старик праздновал, при торжественной обстановке, тридцатилетнюю службу в полку. Несмотря на солидные годы, он в Кеприкейских боях выказал не раз храбрость и распорядительность. Сейчас он лежал с простреленными обеими ногами.