Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах
ЧИТАТЬ КНИГУ ОФЛАЙН в приложении ios/android
Был разговор, что молодежь восхищена чтением стихов Б. Л. и особенно стихами о зоологическом саде.
Б. Л. говорил: «Главное то, что пишется через тебя, как бы помимо тебя».
Мое посвящение Пастернаку:
* * *«Владеет свойствами откровения».
Д’Аннунцио
Никто так не пьянел водой,
Ошеломленный властью влажной.
Без ослабленья молодой
Так не крепчал порывом жажды.
Он всем дарил, что даром брал,
Отзывливый и доброемкий,
Обильной влаги капитал,
Богат, как вешние потемки.
Он всем дарил, что всяк имел,
Но с новой силой удивленья,
Так в жилы ослабевших тел
Вливается выздоровленье.
В бессвязный погруженный бред,
Бросающий нам горсть жемчужин.
Таким вот истинный поэт,
Как оправдание, нам нужен.
О, будь ты грешен сотни раз,
Поспешен, сбивчив, опрометчив,
Луч солнечный в условный час
Перевернешь в разящий меч ты.
Пускай другой в тебе найдет
Ночное мчание кентавра,
Меня захлестывает вод
Похищенная смело правда.
Разливом через край — хорош!
В нападках безудержных — весел!
Как ветер, взволновавший рожь
С окраин дальних поднебесий.
При встрече Б. Л. за стихи благодарил и сказал, что они лучше ахматовского посвященья, написанного почти одновременно[382]. Я спросила: «Согласны ли Вы с созданным здесь образом?» Ответ был: «Да, какая-то часть меня здесь есть».
Посвящение Евгении Куниной Пастернаку [383]:
ТостЗа первую свежесть разлива
Весенних взволнованных рек,
За юности ливни счастливой,
За всеисцеляющий снег!
За маркие перья гагарок
Над жизни нетающим льдом,
За небо и солнце, в подарок,
С размаху внесенные в дом!
За детские сказки [одно (?) слово утрачено — публ.].
За ширь из высоких окон,
За чудно косые картины
И музыки щедрый закон!
За то, что сияет Жар-птица,
За гения пламенный знак,
За силу, что в слове таится,
За имя — Борис Пастернак!
Поэт и птицы. В юношеских стихах промелькнула птица «породы — люблю Вас». Гумилев отозвался о ней, как о представительнице гимназической фауны. Во множестве разлетелись по стихам голуби, как дополнение пейзажа. В сб[орнике] «На ранних поездах» одно из лучших стихотворений «Дрозды»[384].
Но главный герой птичьего царства — соловей, вернее — соловьи. Соловей, гроза — весьма обычные атрибуты поэзии, но соловьи Б. П. поют так, что лунная ночь преображается их трелями. Они «неистовствуют»[385].
«Как древний соловей-разбойник,
Свистал он на семи дубах»[386].
Это говорится о ручье. Но соловей все же — мера звуковых сравнений [387].
Особенно сильно сказывается соловьиное неистовство в стихах героя «Живаго»[388]. Там соловьи заливают и озаряют ночь. Голуби одомашнивают природу: «Голуби клюют в снегу»[389]. Соловьи перехлестывают берега.
«Земля и небо, лес и поле
Ловили этот редкий звук,
Размеренные эти доли
Безумья, боли, счастья, мук».
Последняя строка и определяет чашу бытия, выпитую поэтом залпом, с размаху.
Как-то на выставке фарфора я увидала статуэтку великолепного, большого, черного грача. Экстатически возбужденный, он кричал, глаза его готовы были вырваться из орбит. Он встречал весну. И тогда мелькнула мысль — Пастернак. Такая же сила жажды и опьяненья жизнью. Чего не простишь за силу внутреннего напора, в которой он — превосходящий.
Коронное стихотворенье «Ночь» дает богатейший материал, как бы обзор мироощущенья автора, одновременно и мировоззренья.
«Идет без проволочек
И тает ночь, пока
Над спящим миром летчик
Уходит в облака.
Он потонул в тумане,
Исчез в его струе,
Став крестиком на ткани
И меткой на белье.
Под ним ночные бары.
Чужие города,
Казармы, кочегары,
Вокзалы, поезда.
* * * В пространствах беспредельных
Горят материки.
В подвалах и котельных
Не спят истопники.
В Париже из-под крыши
Венера или Марс
Глядят, какой в афише
Объявлен новый фарс.
* * * Он смотрит на планету,
Как будто небосвод
Относится к предмету
Его ночных забот.
Не спи, не спи, работай.
Не прерывай труда,
Не спи, борись с дремотой.
Как летчик, как звезда»[390].
С трогательной убедительностью слиты город, человек, мировые пространства. Как притягивается к земле полетом летчика ночная высь. Как чувствуется скрытая тревога и восхищенье им. Как тепло, по-семейному мало сравненье:
«Став крестиком на ткани
И меткой на белье».
Живая связь с комнатой, домашним уютом. Как колоритно перечисленье — «под ним»: все разнообразие человеческих угодий, пятна пейзажей по соседству с «неведомой вселенной», на фоне «горящих материков». С какой благодарностью звучит: «Не спят истопники». Как забавно, озорно дано любопытство Венеры и Марса к расклеенным уличным афишам. Да,
«…небосвод
Относится к предмету
Его ночных забот».
Поэтическая особенность автора — слиянность, спаянность сущего — от котельной до беспредельности. Ночные бары вправлены в поднебесье: какое более чем уваженье к непрерывному человеческому труду. Это органический пантеизм, молитва кого-то «своего» в пространствах земли и неба.
Возвышенное восприятие окружающего:
«Как будто внутренность собора —
Простор земли, и чрез окно
Далекий отголосок хора
Мне слышать иногда дано»[391].
И рядом, почти как рецепт домоводства:
«Опять, как водка на анисе,
Земля душиста и крепка»[392].
Опорные мысли поэта: