Елена Первушина - Быть сестрой милосердия. Женский лик войны

Горит удивительно ярко и светло. Я поспешно накидываю салоп и прошу сестру позвать мне служителя.

– Куда вы?

– Как куда? В Симферополь.

– Что вы, Катерина Михайловна! Ночь, ужасный ветер, темно!

– Но ведь горит в стороне собора, наш дом, где живут сестры, дом Торопова, где больные сестры, где наш цейхгауз, – все там. Ну, а что, если горит близ этих домов, или, упаси Боже, горит какой-нибудь из них! Мне надо быть там; старшая сестра в Генисале, наш доктор на южном берегу. Кто же там?

Выйдя из палатки, я увидала фельдшера, который тоже собирался в город, позвала его, и мы поспешным шагом пустились в путь. Вдруг нам почти не стало видно пожара.

– Что ж это?

– Это оттого, что мы сошли под гору. А пожар должно быть очень большой: верно, горит не один дом, – отвечает мне фельдшер.

Я прибавляю шагу; ветер прямо в лицо и несет в глаза пыль и дым. Вот подошли мы к какому-то забору и палаткам: это бойня. Стая огромных собак окружает нас с страшным лаем; у моего провожатого нет даже палки, но мы благополучно прошли. Всякий раз, что вспыхнет ярче, я иду поспешнее и думаю с тревогой: ключ от кассы у меня, а железный ящик, где она лежит, привинчен к полу; шкатулка с подарками великой княгини, бриллиантами и часами – в шкафу, а ключ от шкафа у меня, и никто не знает, где она стоит…

Впереди очень светло, но зато по сторонам все совершенно черно. Вошли в город. Стали попадаться прохожие.

– Что горит?

– Лавки.

Если те лавки, что у собора, то наш дом прямо под направлением ветра, но горит что-то очень ярко и близко, ближе дома общины.

– Где горит? – спрашиваю вторично.

– На большом базаре, балаганы с дегтем, салом и маслом.

Я пошла тише: нет никакой опасности для наших домов. Прошла мимо пожара – горит очень светло, но низко. Насилу я узнала свою улицу – так странно все было освещено. Мне открыли сейчас, как я позвонила, так как никто не спал. Пошли возгласы, как это я ночью пришла пешком. Письмоводитель, священник тоже пришли к сестрам, так как все сначала очень испугались, но, слава Богу, пожар скоро совсем прекратился, и скоро мы все, и во всем Симферополе, легли спать. Кроме бедных продавцов, пострадавших от пожара, все шло по-прежнему; на другой день другие торговали на том же месте.

Через несколько дней я с сестрой Базиной поехали в Бахчисарай; там больные были уже все переведены в аул, близ станции, так что и сестры туда переехали. Больные находились и в доме, и в палатках; их было 550 человек. Сестры жили тут же очень близко, и это было очень удобно.

На другое утро мы с сестрой Матильдой Осиповной Чупати, которая была здесь старшей, ездили в Бахчисарай к полковнику Ахматову, который заведует госпиталями, и к коменданту. А потом еще на другой день ездили с сестрами на их прежнюю квартиру на горе близ дворца.

Мы поехали туда горой. Что за чудный вид! Весь Бахчисарай под ногами. М. О. Чупати уговаривала меня туда ехать, так как очень беспокоилась об оставленном там цейхгаузе. Но я нашла, что там всего так немного, что нетрудно все это перевезти.

Мы воспользовались этой поездкой, чтобы посетить и дворец; особливо сестра Базина этого очень желала; она первый раз в Крыму. Но дворец был в ужасном положении после устроенного в нем госпиталя. Стены покрыты какой-то сыростью; великолепная зала суда – с подпорками, фонтаны не бьют, – вся поэзия пропала, а грустная, тяжелая действительность являлась во всем!.. И нельзя было повторить: «Люблю немолчный говор твой и поэтические слезы»…

Мы воспользовались прекрасным вечером и лунной ночью и сходили пешком в Чуфут-Кале и Успенский монастырь. Поздно вернулись домой. Я не могла этот раз остаться дольше, так как надо было 20-го непременно вернуться в Симферополь, чтобы 21-го, в именины великой княгини, быть и справить этот день в общине.

Тут еще нам было очень много хлопот, чтобы отправить гроб Екатерины Александровны в Одессу. Сколько раз я ездила для этого к губернатору Жуковскому, который всегда был к нам очень внимателен и любезен, сколько раз посылал нарочного в Севастополь, чтобы узнать, когда будет такой пароход, на котором, наконец, можно отправить гроб.

До Севастополя провожали Екатерину Александровну доктор Тарасов и Елизавета Петровна. А монах Вениамин, который находился при общине, сестра Медведева (которая находилась при Екатерине Александровне во все время ее болезни), сестра Матковская и пять одесских сестер провожали ее до Одессы, до места вечного ее успокоения. Я опять ездила на кладбище помолиться и поклониться ей в последний раз.

Приведу здесь небольшую выписку из письма сестры Медведевой из Николаева, хотя я, разумеется, получила его позднее:

«Мы снялись с якоря в двенадцать часов дня. Капитан парохода очень о нас заботился. Погода была тихая, к вечеру только начался ветер, и иных укачало… Мы прибыли в Одессу в понедельник, в восемь часов утра. Батюшка сейчас отправился к княгине. Ее не было в городе, послали за ней на хутор. К 12 часам она приехала, и с ней сестра Фекла (которая была с Екатер. Алекс. в Крыму) и ее воспитанница Лиза Яковлева. Они очень плакали. Княгиня немного пробыла и уехала, чтобы всем распорядиться. Немного после нее приехала старшая сестра и с ней еще две сестры и их священник с причтом и хоругвями.

Дроги запряжены парой лошадей, покрытых черным сукном. Капитан парохода просил дозволить проводить кондукторам до кладбища. На дрогах стояло по два по бокам.

Мы все шли пешком до самого заведения общины. Когда мы проходили мимо монастыря, монахини и дети духовного звания, которые тут воспитываются, вышли попарно, встретить и проводить до общины. Там все сестры вышли, отслужили панихиду у крыльца и отправились до кладбища. Некоторые сестры шли пешком, а другие поехали с нами, ибо до кладбища 8 верст. Внесли в церковь, отслужили панихиду, и потом было погребение.

После похорон нас благодарили за наши распоряжения и за порядок, который был им известен, Все были очень ласковы и радушны, и княгиня, и генеральша Стурдза.

Возвратились мы с кладбища в 6 часов в мирное убежище, где и пробыли с понедельника до четверга и уехали в Николаев». (Видно из продолжения письма, что заведение одесских сердобольных очень понравилось сестре Медведевой.)

Баронесса Эдита Федоровна Раден (1823–1885) – фрейлина, камер-фрейлина двора, кавалерственная дама ордена Святой Екатерины (меньшого креста). Занималась женским высшим образованием и воспитанием. Корреспондентка философа Самарина и других деятелей науки, искусства и государственного управления

А тут начались другие хлопоты. Сестра М. О. Чупати уезжала с шестью сестрами в Петербург, а ее заменять мы назначили Map. Ив. Алексееву. Тогда я только с ней познакомилась, но скоро полюбила всей душой; это была такая милая, сердечная сестра, любящая и благородная, каких у нас очень мало, к несчастью.