Андрей Шляхов - Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола

Сестра Надежда была рьяной кокаинисткой, кокаин и оборвал ее жизнь. В одном из номеров журнала «Театр и искусство» за 1914 год была помещена заметка в две строки: «Известная москвичам артистка Н.Н. Вертинская отравилась в Петрограде кокаином. Причина — неудачно сложившаяся личная жизнь». Смерть сестры стала огромным потрясением для Вертинского, ведь Надежда была единственным по-настоящему родным ему человеком. В память о сестре Александр написал песню «Кокаинеточка»:

Желая вырваться из кокаинового угара, Вертинский порвал с изрядно поднадоевшей ему богемой и ушел добровольцем на фронт.

Рассказывает Анастасия Вертинская, дочь артиста: «Отец увидел толпу людей возле особняка купеческой дочери Марии Морозовой на Арбате. Это с вокзала привезли раненых. Их выносили на носилках из карет, а в доме уже работали доктора. Отец просто подошел и стал помогать. Врач присмотрелся к высокому пареньку и позвал к себе в перевязочную — разматывать грязные бинты и промывать раны».

Врачу понравились тонкие, длинные, артистичные пальцы Вертинского, чувствительные пальцы, которые позволяли делать медицинские манипуляции, не доставляя боли пациентам.

Вертинский стал санитаром 68-го поезда Всероссийского союза городов, который с 1914 по 1916 год курсировал между передовой и Москвой. В память об актерском прошлом он взял себе псевдоним «Брат Пьеро», ведь именно этот образ некогда принес ему известность в Театре миниатюр.

«Вскоре отец до того набил руку, освоил перевязочную технику, что без конца удивлял ловкостью, быстротой и чистотой работы, — писала Анастасия Вертинская. — Выносливый, высокий, он мог ночами стоять в перевязочной, о его руках ходили легенды, а единственный поездной врач Зайдис говорил: „Твои руки, Пьероша, священные. Ты должен их беречь, в перевязочной же не имеешь права дотрагиваться до посторонних предметов“».

К окончанию службы на поезде в 1916 году на счету Вертинского было тридцать пять тысяч перевязок. Еще в бытность санитаром, Вертинскому приснился странный, мистический сон. В его жизни вообще было много мистического. «Будто бы стою я на залитой солнцем лесной поляне, — рассказывал Александр дочери Анастасии, — а на той поляне сам Бог вершит суд над людьми».

— Кто этот брат Пьеро? — вдруг спросил Творец у дежурного ангела.

— Начинающий актер.

— А как его настоящая фамилия?

— Вертинский.

— Этот актер сделал 35 тысяч перевязок, — помолчав, сказал Бог. — Умножьте перевязки на миллион и верните ему в аплодисментах.

Сон и впрямь оказался пророческим — сразу же по возвращении в Москву к Вертинскому пришла большая слава. Он вернулся в Театр миниатюр к Арцыбушевой, причем вернулся не с пустыми руками, а с новым, совершенно оригинальным номером, который назывался «Песенки Пьеро». Никаких ужимок, никаких шуточек, никакой пошлости. Пьеро пел так называемые «ариетки» — простые, сугубо личные песни, столь непохожие на традиционные романсы с «лунными ночами», «пением соловья», «томными грезами» и «красными розами». Ариетки шокировали своей простотой и искренностью. Чего только стоила песня про безногую девочку, заснувшую на кладбище и видящую чудесный сон:

Публика приняла Пьеро очень хорошо. Вертинский в глубине души очень боялся провала. «От страха перед публикой, боясь „своего“ лица, я делал сильно условный грим: свинцовые белила, тушь, ярко-красный рот. Чтобы спрятать смущение и робость, я пел в таинственном „лунном“ полумраке», — вспоминал он.

На смену первому, «белому», образу вскоре пришел образ черного Пьеро — маска-домино, черный костюм и белый шейный платок. Образ Черного Пьеро остался с Александром Вертинским навсегда.

Публике, уставшей от войны и всего, что было с ней связано, было нужно именно то, что предложил Вертинский, — чувство, простота и немного экзотики. Как приятно закрыть глаза и очутиться в «бананово-лимонном Сингапуре», где нет митингов, войны, беспорядков — только море, солнце и, конечно же, любовь.

По странному, несомненно мистическому совпадению первый бенефис Вертинского в Петербурге состоялся 25 октября 1917 года, в тот самый вечер, когда «революционные» солдаты и матросы занялись разорением винных подвалов Зимнего дворца.

Вертинскому новые порядки пришлись не по душе — «Черный Пьеро» не смог ужиться с «красными арлекинами».

Все началось с романса «То, что я должен сказать», написанного под впечатлением гибели трехсот московских юнкеров. Это одна из самых известных песен Вертинского.

Вертинского вызвали в ЧК. «Вы же не можете запретить мне их жалеть!» — говорил он в свое оправдание. «Надо будет — и дышать запретим!» — услышал в ответ. Этого хватило для того, чтобы сделать правильные выводы. Вертинский бежал на Юг и до конца 1919 года гастролировал по «белой» России, выступая перед офицерами и солдатами Добровольческой армии. В конце концов, на борту парохода «Великий князь Александр Михайлович» он покинул Россию и перебрался в Константинополь.