Федор Раззаков - Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне

— Ни в чем себе не отказывай. На шмотки не трать. Ешь, пей, ходи в кино. Гуляй, рванина!

Они жили в районе Латинских кварталов на улице Руслей в небольшой белой квартире на втором этаже. На подоконнике консьержки всегда сидел серый кот с ошейником. Напротив дома — иранский ресторанчик, где Марина с Володей часто обедали. Через несколько дней после первого спектакля «Ромео и Джульетта», на который они пришли с сестрой Марины Таней, мы ужинали в нем.

Несколько столиков, покрытых красными скатертями, на стенах картины модернистов. Обслуживали хозяин-иранец с женой, бегали по лестнице, ведущей на второй этаж, их дети.

— Художники иногда рассчитываются за еду картинами, — сказал Володя, кивнув в сторону одного полотна. — Этот иранец — мафиози, правда, Мариночка?

— Тихо, Володя. Не говори глупостей.

— Мне тут на днях не спалось. Подошел к окну… Роскошный заказной «Мерседес» с выключенными фарами, в нем какие-то мужики курят… Смотрю — этот тип, оглядываясь, вышел из дверей и — шасть в машину; та — газу и умчалась на полной скорости. Я его на следующий день спросил, куда это он ночью ездил. Морда стала красная: нет, говорит, я спал. Конечно, мафиози. Черт с ним, готовит вкусно, — беря руками люля-кебаб, подытожил.

Потом провожали Таню до ее дома в центре Парижа, с чугунными красными воротами.

— Хочешь, я тебя женю на Тане? Хорошая баба. Будешь жить в замке. Латы тебе справим, меч выстругаем, — смеясь, говорил Володя…

В Париже в его комнате на столе лежал томик Солженицына. Листы исписанной бумаги, на стуле гитара. Марина принесла блюдо с несколькими сортами сыра.

— Кирилл, хочешь коньячка, армянского?

— Хочет, — за меня ответил Володя.

Напиток больше походил на чай с коньяком.

— Пожалуй, и я… — сказала Марина и, выпив, удивленно посмотрела на меня: — Это же почти чай! Почему ты не сказал? К нам ходит женщина, помогает — значит, выпила — она вообще пьянчужка. Заметала следы чаем. Я ее выгоню…»

В этих воспоминаниях обратим внимание на эпизод с томиком А. Солженицына, лежавшим на столике Высоцкого. Как уже говорилось выше, Высоцкий с уважением относился к этому диссиденту, причем градус этого уважения резко скакнул вверх после высылки писателя из страны. Судя по всему, Высоцкий и раньше читал его запрещенные в СССР произведения в рукописных вариантах (в «самиздате»), а теперь, когда у него появилась возможность выезда за границу, он стал легально приобретать их в парижских книжных магазинах (правда, на родину вряд ли привозил, довольствуясь чтением на квартире у своей супруги). К сожалению, у меня нет под рукой воспоминаний близких к Высоцкому людей, кто мог бы описать его оценки солженицынских произведений, однако я рискну предположить, что наибольшее впечатление на Высоцкого произвел «Архипелаг ГУЛАГ» — настольная книга всей советской либеральной интеллигенции. На этот счет у меня есть иные воспоминания — советского писателя Анатолия Злобина, датированные, кстати, тем же временем — июнем 75-го (не сомневаюсь, что они идентичны впечатлениям Высоцкого):

«Третий день живу потрясенный, разбитый, выпотрошенный — и чем ближе к концу тома, тем сильнее. Итак, теперь я буду жить с „Архипелагом“, он врубился в мою жизнь и душу. Даже почерк сбился, руки дрожат. Так он на меня подействовал, этот „Архипелаг“…

В русской литературе мало найдется таких безжалостных книг, и ближе всех к ней «Бесы» Достоевского, вот уж где — с перерывом в 100 лет — порезвились два гиганта, всех в навозе вывозили, никого не пожалели. И оба — каторжане! Солженицын часто поминает своего собрата, показывая, как сладко жилось на царской каторге. Так теперь эти книги и будут идти в истории русской литературы: «Бесы» и «Архипелаг ГУЛАГ», одна за другой…»

В последний пассаж внесу личное уточнение: «Архипелаг…» намного переплюнет «Бесов» по части антироссийского мессиджа, что вполне объяснимо — книга Солженицына увидела свет в разгар «холодной войны» и была использована антироссийскими силами на полную катушку. Она стала настоящим подарком западным идеологам, позволив изобразить не столько Советский Союз, сколько Россию страной палачей и убийц, причем на долгие десятилетия. По этому поводу приведу уже сегодняшнее мнение некоего ИНТЕЛЛИГЕНТА, выловленное из Интернета и опубликованное на страницах «Литературной газеты» (номер от 18 февраля 2009-го):

«Время „лихих реформ“ знаменито тем, что русских классиков в кино и на телевидении полностью вытеснили жертвы сталинских репрессий. Если российский телезритель имеет альтернативные источники информации, то зарубежный смотрит то, что дают, и в соответствии с увиденным формирует свое представление о России. А какое оно, это представление, можно было хорошо понять во время грузинско-осетинской войны.

У России есть всемирно известные бренды — вся русская классика, но правительство финансирует «сталинские страшилки» и халтуру вроде «Стиляг». Россия уже воспринимается за рубежом как страна ГУЛАГа, а не страна Толстого, Чехова, Репина и Чайковского».

Вновь повторюсь, что начиналась вся эта кампания тогда, в 70-х.

Но вернемся к Высоцкому и хронике событий июля 75-го.

В один из дней, зная, что Кирилл Ласкари давно мечтает купить модный джинсовый костюм, Высоцкий ведет его в один из парижских магазинчиков, где, по выражению артиста, «этого говна немерено, причем дешево». Далее вновь приведу рассказ самого К. Ласкари:

«Мы спустились в подвал, заваленный и завешанный товарами из джинсовой ткани. Глаза разбегались. Покупателей не было. Двое парней-продавцов в залатанных джинсах и жилетках из той же ткани явно скучали.

Меня обряжали черт знает во что. Руководил примеркой Володя. Неожиданно с гиканьем в подвал ворвалось странное существо с ярко накрашенными губами, в шляпке с пером и манерами барышни очень легкого поведения. К моему удивлению, это был мужчина. Чмокнув в щеки хозяев, он кинулся к Володе, пытаясь его облобызать тоже.

— Но, но, но! Ты это брось! — отстраняясь от него, громовым басом на чисто русском языке прокричал Володя. — Пидерас, — объяснил он мне.

— Москва! Руссо! — обрадовалось существо и, сплясав то, что в его представлении являлось танцем уроженцев нашей Родины, кинулось на меня.

— Рассчитывайся, и бежим, а то он тебя… ты ему понравился, — говорил Володя, оттаскивая от меня существо. Продавцы хохотали.

Когда, уже дома, Марина узнала, сколько мы заплатили за костюм и где его купили, она ужаснулась нашему, вернее, Володиному легкомыслию. Подвал считался одним из самых дорогих — даже для состоятельных парижан — модных магазинов…