Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Кем станешь ты, случайный птицелов?
Тюремщиком в навязчивой заботе,
Иль хлебосолом, давшим корм и кров
На долгий зимний перерыв в полете?

Ах, птицы, запертые на засов!
О чем вы в клетке весело поете,
Оплачивая песнями без слов
Все хлопоты о ненадежной плоти?

Хозяин к вам уже давно привык,
Вы человечий поняли язык,
В глаза глядите преданно и добро…

Но грянет птичий зов когда-нибудь,
И вы о клетку разобьете грудь,
Как сердце разбивается о ребра.

О чем печально утки крячут
Над озером в вечерний час?..
Они почувствовали, значит,
Ружья холодный круглый глаз.

И, приподняв над камышами
Свои тяжелые тела,
Куда лететь – не знают сами —
От наведенного ствола.

Но выстрелив разящей дробью,
Но дело выполнив свое,
Как утка раненая, вздрогнет
Победоносное ружье.

Что это? Ринг?
А может, эшафот?
Качаются канаты.
Все едино.
Юпитеры,
Судья.
Толпа ревет.
И мы вдвоем идем на середину.
Босые ноги, влажный чернозем,
Подснежники на вырубке старинной,
Бумажный змей и деревянный дом
Моей когда-то были серединой.
Все справедливо.
Кратко грянул гонг.
Удар.
Еще удар.
Гудят перчатки.
Скользящие перемещенья ног.
Геометрический квадрат площадки.
Иллюзия могущества… Испуг…
Испуг… Иллюзия… И многократно
Вычерчивался этот адски круг,
Который только кажется квадратным.
Все эти апперкоты и крюки
Когда-нибудь в воспоминанья канут.
Но чертят лампы странные круги.
Мир повернулся
И исчез…
Нокаут.
Неведома нам книга бытия.
Но вот уже квадрат стремится к кругу,
И вскинет не судья, а судия
Поверженную, призрачную руку.
Когда забрезжит светом темнота,
И вверх взлетит победная перчатка,
Соперники займут свои места.
Какой дурак назвал победу сладкой?!

Как примириться с мыслью странной,
Что и во сне – не полетишь.
Жизнь стала широкоэкранной,
В ней мелочей не разглядишь!

Кленовый лист упал в ладони —
Но то не лист, а листопад.
Минуты понесли, как кони,
Им нет уже пути назад.

О, это светопреставленье,
Мысль, пулей бьющая в висок,
И неизбежное движенье —
Жизнь, уходящая в песок.

Законы логики, законы,
Изобретенные навек,
В законы физики закован
Закоченевший человек.

И все миры давно открыты,
И не тоскуешь ни о ком,
И радиус земной орбиты
Натянут жестким поводком.

А я все домики рисую,
Трубу и над трубою дым,
И дождь в линеечку косую,
И солнце круглое над ним!

Изысканность рисунка перфораций
Машинам уготовит пьедестал…
Но электронный питекантроп стал
Тупицей, не способным сомневаться.

Хотя он знает, что творил Гораций, но кружит людям голову металл.
И новым культом – культ машины стал:
Лишь ей решать – нам нет нужды решаться.

Во мне давно забытая латынь
Кривой улыбки порождает стынь
Крупицей золота в осколке рудном.

Хотя сама латынь давно мертва,
Но в сотне языков ее слова
Остались в совершенствованье трудном.

А кто сказал, что заключен прогресс
В болтах, винтах, транзисторах и прочем?!
Мы ярлыки к явленьям приторочим,
Явлений смысл не понимая без…

А может, это балуется бес,
Игрушки пчелам выдавши рабочим?
И мы играем, а потом пророчим, —
Такой у нас, наверное, замес.

А пчелы видят цвет и аромат,
За каплей меда попросту летят,
Потом нас медом потчуют пчелиным.

Но совершенство шестигранных сот
Прекрасно, как и первый наш урод,
И поколенье первое машинам.

Я машину научу… Научу —
Лучше нашего слова выбирать,
Даже в шахматы, как боги, играть,
Если только захосу. Захочу!

Мне все это по плечу? По плечу!
И оставлю я машинную рать
На земле мои дела продолжать,
Если к звездам полечу. Полечу?

Но задумаются горько они,
На планете оставаясь одни,
Кто им жизнь такую трудную дал?..

Может, маленький и злой человек?
Так не смог бы он придумать вовек!
Их, наверно, Бог машин создавал.

Есть, на счастье, друзья у меня.
Мы не видимся с ними подолгу…
Но дошедши до черного дня,
По любви мы живем – не по долгу.

Как в набат, в телефоны звоня,
Говорим непонятно и волгло,
Ибо память о прошлом храня,
По любви мы живем – не по долгу.

И друзья мои слышат набат
И приходят не ради наград,
А, как водится, – буднично просто.

И становится легче чуть-чуть
Эта боль, источившая грудь,
И друзья мне такие – по росту.

Веселое пятно на потолке…
Но – говорят – он просто не побелен,
А зайчик солнечный в моей руке
Неощутим, бесплотен и бесцелен.

Я угадала Моцарта в сверчке,
Но он на сто Сальери был поделен.
И я брела сквозь время налегке,
Поскольку груз мой был в пути потерян.

Уже давно побелен потолок.
Но зайчик жив. Он выжить мне помог
В наивном хитроумии эмоций.

Сверчка не слышно на закате дня.
Но по ночам есть тайна у меня:
В моей душе готов проснуться Моцарт!

Неощутимая утрата —
Старинной клятвы перевод…
Я вспоминаю Гиппократа,
Когда болезни час придет.

И сострадание не свято,
И все страшнее каждый год
Звучит больничный стон палаты,
Когда болезни час придет.

Наверно заблуждались греки,
Преуспевая без аптеки,
Пред алтарем склоняясь ниц.

Вступая с Гиппократом в сделки,
На них работали сиделки
И воскрешали без больниц.

Еще нескоро оплывет свеча,
Еще рассвет затеплится нескоро.
Лишь сердце, похоронный марш стуча,
Найдет неведомые переборы.

Тогда мастеровитость палача
Осуществит бескровность приговора,
И не поможет знахарство врача,
Увещеванья чьи-то и укоры.

А, в сущности, что делали князья,
Кого-то милуя или казня?
Они присваивали Божье право.

Но вот уже оплыли свечи слов…
Я ощущаю холод кандалов
В чужой толпе безлико и кроваво.