Николай Черкашин - Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска)

Никаких особых причуд Бермудский треугольник нам не подбросил. Но все аномалии поджидали нас на берегу. Дело в том, что я женился довольно рано на замечательной девушке Елизавете. И она подарила мне дочь. Лиза героически осталась меня ждать на Севере в одной из комнатушек бывшего барака для строителей. Жилье то еще - в единственном окне стекол не было, и потому я наглухо забил его двумя солдатскими одеялами. Топили железную печурку. Общая параша на три семьи... Но были рады и такому крову. Хибара эта стояла в Оленьей Губе, а я служил за двенадцать километров в поселке Гаджиево. Как только мне выпадал сход на берег, вешал я на плечо "Спидолу", чтоб не скучно шагать было, и полный вперед с песней по жизни. Транспорта никакого. Приходил я домой далеко заполночь, брал кирку и шел вырубать изо льда вмерзший уголь, топил "буржуйку", выносил "парашу", если наша очередь была. На всю любовь оставался час-другой, а в шесть утра - обратно, чтобы успеть на подъем флага...

...В общем, отплавали мы без происшествий. Вернулись в Гаджиево. Меня, как семейного, отпустили с корабля в первую очередь. Да еще с машиной повезло: за уполномоченным особого отдела, ходившим с нами на боевую службу, прислали "газик". А особист у нас был душевным человеком, бывший директор сельской школы, его призвали в органы КГБ и направили на флот. В годах уже старший лейтенант, пригласил в машину - подброшу по пути. Едем, все мысли в голове, как обниму сейчас своих да подброшу дочурку... Приезжаем в Оленью Губу, а на месте нашего барака - свежее пепелище. У меня сердце заныло - что с моими, где они? Особист меня утешает: спокойно, сейчас разберемся... И хотя сам торопился, в беде не бросил, стал расспрашивать местных жителей что да как. Выяснилось: барак сгорел месяц назад от короткого замыкания в сети. По счастью, никто не пострадал. А семью лейтенанта Попова отправили во Вьюжный, там ее приютили добрые люди. Через полчаса я смог наконец добраться до своих... Но на этом приключения не кончились. Дело в том, что в том же 1972 году произошла одна из самых страшных трагедий нашего флота: на атомном подводном ракетоносце К-19 вспыхнул жестокий объемный пожар, в котором погибли... моряки. История той аварии ныне хорошо известна, о ней написаны книги и песни...

- "Спит девятый отсек, спит пока что живой..."

Да, именно эта. Слова и музыка народные, хоть и секретилось все тогда. Впрочем, мы-то знали немало, поскольку были с К-19 в одном походе и вернулись на базу почти одновременно. Мне даже пришлось участвовать в обеспечении похорон погибших матросов в Кислой Губе.

Вскоре после этого печального события мы с Лизой улетели в отпуск домой, в Вологду. Транспорта в город не было, и я позвонил из аэропорта маме...

- Господи, - ахнула она. - Ты где?! Стой на месте, никуда не уходи! Я сейчас приеду!

Я позвонил Лизиной маме, теще. Реакция та же:

- Слава, ты?! Господи, будьте на месте, я сейчас приеду!

Мы с Лизой переглянулись - что у них стряслось? Примчались наши мамы в аэропорт, виснут на мне, обе в слезах... Они меня уже похоронили. До них слухи дошли от местных военных летчиков, которые летали в Атлантику на спасательные работы по К-19. Знали, что и я в "автономке", и были уверены, что среди погибших их сын и зять... Самое печальное, что и отец уехал на полигон со своим дивизионом с этой же мыслью. Надо было срочно сообщить ему, что я жив. Но как? Полигон далеко - под Лугой, телеграмму туда не доставят. Надо ехать к нему... Полетел я в Питер, оттуда в Лугу, как говорится, в чем был. А был я, несмотря на ранний март, в щегольских полуботинках, в парадной фуражке при белом кашне... В таком наряде по весенней распутице далеко не прошагаешь. А полигон огромный. Батя со своими ракетчиками невесть где. Да еще ночь - глаз коли. В управлении полигона никого, кроме дежурного старшего лейтенанта. На год-другой постарше меня, но службу правит - не подступись. Ну, рассказал я ему вкратце, по каким делам отца ищу.

"Так ты с атомной лодки?!" - шепотом спрашивает, поскольку вслух тогда такими словами не бросались.

"С атомной..."

Вызывает старлей дежурный ГТС - гусеничный тягач, сажает меня и полный вперед! Мчимся напрямик - через лес, чтобы сократить путь. Вдруг по глазам - мощный луч. Ослепли. Остановились.

"Стой, кто идет?! Выходи! Документы!" Слышу, как затворы передергивают. Въехали мы в секретную зону, где отец ракеты испытывал. Объясняю, что я сын подполковника Попова.

Старший охранения только охнул - "Давайте к нему быстрее! Батя ваш совсем плох от переживаний!"

Мчимся в расположение дивизиона: палатки в лесу. Вхожу, офицеры на нарах в два яруса спят, у железной печурки отец прикорнул.

- Здравствуй, папа, я живой...

Батя у меня всю войну прошел, артиллерист, танки немецкие жег. Никогда слезинки ни одной у него не видел. А тут глаза заблестели.

- Так, - командует он. - Начальнику штаба - спать! Остальным - подъем! Столы накрывать.

Движок запустили, свет дали. На стол из досок - по-фронтовому: тушенку, хлеб режут.

- И кружки доставайте!

- Товарищ командир, так сухой закон же...

- Знаю я ваш сухой закон! Поскребите по своим сусекам!

Ну конечно же, что надо нашлось, разлили по кружкам и выпили за мое возвращение из первой моей "автономки"...

- Последняя, двадцать пятая, наверное, тоже запомнилась?

- Еще как запомнилась... Это было весной 1989 года. Я выходил в море на борту ракетоносца как заместитель командира дивизии "стратегов" подстраховывать молодого командира атомохода. Впереди нас в дальнем охранении шла торпедная подводная лодка К-278...

- Это печально известный "Комсомолец"?

- Он самый... За сутки до гибели этого уникального корабля я переговаривался с его командиром капитаном 1-го ранга Ваниным по ЗПС звукоподводной связи. Вдруг получаю 7 апреля странное радио с берега дальнейшие задачи боевой службы выполнять самостоятельно, без боевого охранения. И только по возвращении на базу узнал о трагедии в Норвежском море...

- А самый опасный для вас поход?

- В 1983 году. Я - командир 16-ракетного атомного подводного крейсера. Выполняем стратегическую задачу в Западной Атлантике - несем боевое дежурство в кратчайшей готовности к нанесению ответного ракетно-ядерного удара. Вдруг в районе Бермудского треугольника - не зря о нем ходит дурная слава - сработала аварийная защита обоих бортов. Оба реактора заглушились, и мы остались под водой без хода. Перешли на аккумуляторную батарею. Но емкость ее на атомоходах невелика. Спасло то, что удалось найти неподалеку район с "жидким грунтом", то есть более плотный по солености слой воды. На нем и отлежались, пока поднимали компенсирующие решетки, снимали аварийную защиту...

- А если бы не удалось найти "жидкий грунт"?