Александр Колмогоров - Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой
ЧИТАТЬ КНИГУ ОФЛАЙН в приложении ios/android
Зуд к словесным изыскам, расходясь и затухая как круги на воде, передался не только сыновьям «неистовой Надежды», но и её внукам и правнукам. Кстати, из 9 внучек Надежды Александровны только мать Саши носила её имя и то вопреки мнению отца, имевшего на это свои причины. Писали стихи две Сашиных тёти — Юлия и Мария Колмогоровы, младший сын Юлии Григорьевны — Борис Вопияков и ныне здравствующий внук капитана — Дмитрий Лухманов.
В шестнадцать лет я гордо заявила,
Что замуж совершенно не стремлюсь,
Что мне и так живётся очень мило
И старой девой стать я не страшусь.
Прошла весна, потом прошла другая,
А я ходила, в небо нос задрав,
Слагала жизни гимн, о ней не зная,
Сонет любви, её не испытав.
И вдруг в глазах лучистых утонула.
Ни края в них, казалось, нет, ни дна.
Смутила, подняла и закружила
И трепета, и нежности волна…
Не ждали вы подобного финала?
И спросите: «А где же твой обет?»
Клянусь, я старой девой оставалась
До девятнадцати неполных лет.
Я помню войну… Будто было вчера!
Заводы в пожарах… Зениток стрельба…
Осколки снарядов — насквозь, в потолок…
И в миске — баланда, на детский глоток.
Налёт за налётом! Вой жуткий сирен…
(Я очень боялся ходить возле стен…)
Нефть дымно горела, днём было темно,
А ночью вздымалось огня полотно!
Мне было четыре… как все — голодал,
Как все, по тревоге в укрытье бежал.
В окопе спасался весь мой детский сад.
Ребёнком я понял, война — это ад!!!
Оставили свои воспоминания, дневники о детстве в Сочи и эвакуации уже цитируемые выше Фёдор Колмогоров, Ляля Массен и Саша Баранов. К 55 годам потянулись к литературным пробам душа и рука Александра Григорьевича, члена ЛитО «Клязьма»:
Поэт вам кажется нежней?
И вы на грани искушенья?
Гоните прочь свои сомненья,
Мол, жить пора уж без страстей.
Они по венам гонят кровь,
Переполняют нас волненьем
И оглушают наслажденьем,
Особенно, когда всё вновь.
И разве можно страсть понять,
Пытаться в чувствах разобраться,
Когда нет сил сопротивляться
И голосу рассудка внять?
Влюблённой быть желаю вам
И пусть ведёт вас Провиденье,
Когда есть выбор-предложенье:
С кем ехать в Ниццу вам, мадам!
Я помню запах ваших плеч
И тонкой талии изгибы,
И слёзы ваши, что могли бы
Мне обещать волшебность встреч!
Опомнясь, быстро вы ушли,
Почувствовав — я в вашей власти.
И уловил я трепет страсти,
Что вы с собою унесли.
Вы так по-девичьи хрупки,
Но сколько внутренней в вас силы…
Построен дом и дети милы,
И все невзгоды — пустяки.
Я встретил вас на склоне лет,
Но как прекрасно ожиданье
От предвкушенья обладанья,
Когда в душе звучит сонет!
Мальчик любил свой маленький, постепенно растущий после войны приморский посёлок, напоминающий осьминога, выползающего из глубин моря на его прибрежную равнинную часть и простирающего свои щупальца вереницей маленьких деревянных домиков по лощинам примыкающих к морю зелёных склонов гор.
В 1838 году здесь, на исконных шапсугских землях с сохранившимися до наших дней многочисленными древнейшими погребальными сооружениями — дольменами, на месте будущего посёлка в устье реки Псезуапсе, находились только малярийные болота. Но командующему Черноморской линией и одному из покорителей Кавказа адмиралу М. П. Лазареву место приглянулось. Военный десант — один из многих на побережье от Кубани до Грузии — был высажен. Построенное небольшое укрепление получило имя флотоводца.
Форт остался известен тем, что здесь служил и окончил свои дни в августе 1839 года поэт-декабрист, друг Михаила Лермонтова, князь Александр Одоевский — автор строфы «Из искры возгорится пламя!», взятой на вооружение революционными марксистами в качестве эпиграфа к своей первой нелегальной газете «Искра», которая вышла в Лейпциге 11 декабря 1900 года.
Крепостцу постигла печальная участь. Наряду с другими она была разрушена воинственными горцами, отстроена заново и вновь уничтожена уже самими русскими в 1854 году с началом Крымской войны. Могила поэта затерялась. Сейчас о бывшем укреплении напоминают лишь фрагмент сохранившейся каменной кладки крепостной стены, старинная корабельная пушка да памятник с бюстом князя-декабриста на месте предполагаемого солдатского кладбища под сенью столетнего раскидистого грецкого ореха, ежегодно осыпающего бывший форт картечью крупных плодов…
Сам посёлок был основан гораздо позже, в 1869 году, понтийскими греками-переселенцами. Дело в том, что по окончании 60-летней Кавказской войны и пленения в Чечне турецкого генералиссимуса имама Шамиля подавляющая часть уцелевшего и изгнанного с Родины горского населения переселилась в Турцию. Меньшую часть насильно выселили за реку Кубань. Завоёванные с такими жертвами, но опустевшие территории следовало кем-то заселять. По приглашению царского правительства сюда и потянулись переселенцы православного вероисповедания из султанской Турции — Ташакчиди, Мавроматис, Иваниди, Карапапас, Лазариди, Мустакиди, Андриади, Димитриади и др.
Саша ещё застал и даже жил с матерью в одном из этих необычных и прочных, сложенных из тщательно подогнанных речных каменных валунов 1–2-этажных домах первых греческих жителей. Дворы своих домов и подходы к ним они вымащивали окатанными морем камешками, плотно установленными на ребро. К 2011 году, к сожалению, сохранилось лишь единственное такое здание — в настоящее время Районный этнографический музей (улица Победы, 97).
В 1950-х годах в посёлке, утопающем в зарослях буйной южной растительности, было чем поживиться полуголодным растущим подросткам. Ежевика! За ней не надо было куда-то ходить или ездить. Она была всюду. Гроздья этой ягоды висели на непролазных кустах, охватывающих с обеих сторон высокую насыпь железнодорожного полотна, пересекающего посёлок. Только ленивец не ходил сюда лакомиться крупными чёрными сладкими плодами, созревавшими в августе месяце. Наиболее предприимчивые мальчишки делали из жердей лёгкие переносные лесенки, бросали их на кусты и, лазая по ним, снимали самые крупные ягоды. До сих пор Александр Григорьевич помнит вкус пирогов с ежевикой, которые иногда пекла мать из принесённых им даров.