Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Писать стихи и прятать под замок.
Упрямо думать и молчать годами.
И знать: никто не тронет этих строк
Внимательными, добрыми глазами.

Никто не вспомнит даже наизусть
Печальных строк о пустоте и боли…
О, в этой тихой, безысходной роли —
Какая легкость и какая грусть!

Измены нет. И это слово
Ни разу не слетало с губ.
И ничего не стало новым
В привычно-будничном кругу.

Измены нет. Но где-то втайне,
Там, где душа совсем темна,
В воображаемом романе
Она уже совершена.

Она сверкнула жгучей новью,
Жизнь подожгла со всех сторон
Воображаемой любовью
Реальный мир преображён.

И каждый день, — и каждый вечер —
Томленье, боль, огонь в крови,
Воображаемые встречи
Несуществующей любви.

А тот, — другой, — забыт и предан
(«Воображаемое зло!»)
Встречаться молча за обедом
Обидно, скучно, тяжело.

Круги темнее под глазами,
Хмельнее ночь, тревожней день.
Уже метнулась между нами
Воображаемая тень…

А дом не убран. Сын заброшен
Уюта нет. Во всём разлад.
В далёкий угол тайно брошен
Отчаяньем сверкнувший взгляд.

Так, — проводя, как по указке,
На жизни огненный изъян —
Ведёт к трагической развязке
Воображаемый роман.

Нам не радуга в небе сияла
В тот седой, обезумевший день —
Нас дождливая муть провожала
И чертила круги на воде.

И когда потекли над волнами
Чем-то близкие сердцу места —
В этот час не звучало над нами
Легендарное имя Христа.

Но с тех пор суеверно храним мы
Всю тоску этих призрачных дней —
Очертания смутного Крыма,
Силуэты ночных кораблей.

Спичка. Дрожащее пламя, —
Отсвет на чёрном окне.
Книжка с моими стихами
В зеленоватом огне.

В огненной, жаркой могиле
Всё уничтожить дотла:
Всё, что я в жизни любила,
Прятала и берегла.

Письма, стихи, сувениры, —
Карточки и дневники,
Всё, что царило над миром,
Полном любви и тоски.

Жизни, напрасно мне данной,
Жизни сгоревшей не жаль.
А за окошком — туманный,
Мутный, парижский февраль.

Перед остывшим камином,
Перед сожжённой тоской
Станет светло и пустынно,
Ожесточённо-легко.

Горечь упрямой потери
Молча и гордо стерплю.
Вот — ни во что я не верю,
И ничего не люблю.

Уж всё равно никак не спрячешь
Предательских морщин у глаз.
И всё дороже Богу платишь
За каждый день, за каждый час.

И как ещё не надоело,
Дивишься иногда себе —
Влачить своё больное тело
Навстречу медленной судьбе!

Ведь ничего не совершится —
Не будет ни добра, ни зла.
Жизнь перекраивает лица,
Глядишь — а молодость прошла.

Глядишь — а мир, чужой и строгий,
Тебя при жизни позабыл,
А жить осталось так немного,
И то уж — из последних сил.

Никогда ничего не просила
И тебе ничего не дала.
И о жизни — пустой и унылой —
Ни тебе, ни себе не лгала.

Оставалась всегда одинокой,
Никогда до конца не любя,
Но в борьбе равнодушно-жестокой
Неизменно встречала тебя.

Всё больное, что в сердце скопилось,
Всё растает с годами, как дым.
И что б в жизни со мной ни случилось,
Никогда ты не станешь чужим.

День прошёл без меня.
День прошёл, и ему не помочь.
И мне жаль бесполезного дня,
Соскользнувшего в тихую ночь.

Завтра, время кляня,
Снова ждать неживой темноты,
Отцветанья усталого дня,
(Чтоб назвать его снова пустым.)

Завтра брошу кому-то: «прости!
Облетели, как листья, года.
Ухожу, чтобы сбиться с пути.
Не вернусь никогда».

Всё равно никуда от тебя не уйдёшь,
Моя не вдохновенная ложь!

Что будет дальше — всё известно,
Уж так в веках заведено.
И потому неинтересно
Скользить на илистое дно.

Ни слез, ни гнева, ни упреков,
Душа прозрачна, как стекло.
В романе, конченном до срока,
Всё так привычно одиноко,
И так безрадостно светло.

В нём всё намечено заране;
Ничто не обмануло нас:
Усталость, разочарованье
От поцелуев на диване,
От слишком откровенных глаз.

И подсознательная жалость,
Что жизнь не повернёт назад,
Что света было слишком мало,
И что игра не оправдала
Всех, ею созданных утрат.

Стихи о том, что молодость прошла.
Печаль о том, что света было мало.
Слова о том, что мало я жила, —
А уж совсем — по-старчески — устала.

Тревога о не наступившем дне
И сны о небывалой тишине.