Роберт Гейтс - Долг. Мемуары министра войны

Одно из таких исключений оказалось на моем столе в середине 2008 года – представление к медали Почета сержанта корпуса морской пехоты США Рафаэля Перальты, проявившего мужество, героизм и самопожертвование в ходе второй битвы за Фаллуджу 15 ноября 2004 года. Перальта вызвался добровольцем на зачистку местности; когда он распахнул дверь четвертого по счету дома, в него несколько раз выстрелили из АК-47. Двое других морских пехотинцев ворвались внутрь, и тогда боевик, скрывавшийся в доме, бросил гранату; ее взрыв, несомненно, убил бы всех, но Перальта, по словам очевидцев, накрыл гранату собственным телом. Он погиб, но остальные морские пехотинцы остались живы. Представление к награде получило одобрение всей цепочки командования, в том числе министра ВМС и председателя Объединенного комитета начальников штабов. Тем не менее в сопроводительной документации имелись отрицательные заключения от судебно-медицинской комиссии и заместителя министра по кадрам и боеготовности. В результате я лично опросил нескольких старших офицеров в цепочке командования сержанта Перальты и, с учетом единодушной поддержки всего руководства министерства, утвердил рекомендацию. Я подчеркнул, что сержант Перальта удовлетворяет всем критериям награждения и достоин медали Почета.

После того как я подписал эту рекомендацию, мне сообщили, что генеральному инспектору министерства[77] подана жалоба: дескать, Перальта не мог сознательно совершить действия, которые спасли жизнь двум морским пехотинцам, и поэтому не заслуживает высшей воинской награды. Генеральный инспектор намеревался провести расследование, если только я сам не разберусь с жалобой. После консультаций с рядом высокопоставленных руководителей Пентагона, в том числе с Майком Малленом, я решил, что единственный способ все выяснить, не поднимая шума, – назначить специальную комиссию для рассмотрения жалобы. Председателем стал отставной генерал, один из командиров международных сил в Ираке, также в комиссию вошли кавалер медали Почета в отставке, нейрохирург и два патологоанатома. Комиссия получила доступ ко всей имеющейся информации, включая подробные медицинские заключения; опросила многочисленных экспертов; провела реконструкцию события и изучила представленные доказательства. Вывод, под которым подписались все члены комиссии, гласил: учитывая характер ранения, Перальта не мог сознательно накрыть гранату своим телом. У меня не оставалось выбора, и я отозвал свою подпись на наградном листе. Возможно, когда-нибудь появятся дополнительные свидетельства, будет проведен повторный анализ, критерии награждения посчитают выполненными и сержант Перальта все-таки удостоится медали Почета. Но и без нее нет ни малейших сомнений, что он был героем.

Каждый день на протяжении четырех с половиной лет вопросы, подобные этим, вставали передо мной, требовали внимания, рассмотрения и решения. Почти все они так или иначе затрагивали жизнь и карьеру мужчин и женщин, которые верой и правдой служили нашей стране. Некоторые решения отдавались болью в сердце, некоторые я принимал с удовольствием, ибо они сулили только хорошее и тем, кого непосредственно касались, и мне самому. По вечерам, когда жена спрашивала меня, как прошел мой день, я обычно отвечал: «Одна беда за другой».

Быть министром обороны мне не нравилось. Как говорят солдаты, слишком много камней в моем вещмешке: войны за рубежами США, войны с конгрессом, война с моим собственным министерством, кризис за кризисом… А самое главное – мне постоянно приходилось посылать молодых мужчин и женщин навстречу опасности. Бывая в зонах боевых действий, своими глазами видя чудовищные условия, в которых они вынуждены были жить, встречая их в госпиталях, составляя письма с соболезнованиями их семьям, присутствуя на похоронах, я чувствовал, что ноша непомерно тяжела. В книге «Команда соперников» Дорис Кернс Гудвин рассказывает о военном министре президента Линкольна, Эдвине Стэнтоне: после принятия решения, которое могло привести к гибели солдата, он «был найден за своим столом – сидел, уткнувшись лицом в ладони, и его грузное тело сотрясалось от рыданий. «Боже, помоги мне исполнить свой долг. Боже, помоги мне исполнить свой долг», – повторял он тихим, сдавленным голосом…» Я выписал эту цитату и положил листок в ящик своего стола.

Выше я уже писал, что для меня быть министром означало разрываться между любовью и войной – под «любовью» подразумеваются мои чувства к нашим солдатам. В 2008 году я начал рассказывать солдатам и офицерам в зонах военных действий (и в других местах), что ощущаю ответственность за них, как если бы они были моими собственными сыновьями и дочерями. Я ничуть не преувеличивал. Ничто не радовало меня сильнее простого «спасибо» от солдата, и ничто не злило больше, чем когда я узнавал, что с кем-то из военнослужащих несправедливо или дурно обошлись пентагоновские бюрократы. Мои старшие военные помощники тратили огромное количество времени, помогая конкретным молодым мужчинам и женщинам в военной форме, которые сталкивались с равнодушием или с пренебрежением; о подобных случаях обычно я узнавал из писем, адресованных на мое имя, или из средств массовой информации, или слышал «от первого лица» на встречах с солдатами. Установить новые стиральные машины на отдаленной передовой оперативной базе в Афганистане, помочь молодому морскому пехотинцу, страдающему от посттравматического стресса, справиться с бюрократическими рогатками – никакая проблема не была для меня слишком мелкой, слишком тривиальной, слишком, если угодно, посторонней. Я хотел, чтобы наши парни и девушки знали: я сделаю все возможное, чтобы помочь им, – и надеялся, что об этом постепенно узнают во всех частях и подразделениях. Еще я хотел подать пример: если я могу выкроить время, чтобы попытаться помочь одному-единственному солдату, то, Богом клянусь, то же самое в состоянии сделать все прочие представители власти. И я понимал, что моя всепоглощающая любовь к военнослужащим и чувство ответственности за них, равно как и мое искреннее убеждение, что мы должны победить во всех войнах, побудят меня остаться на министерском посту, если новый президент о том попросит.

После моих первых месяцев в должности Гордон Ингленд вручил мне часы обратного отсчета – этакий хронометр, который отсчитывал дни, часы и секунды до полудня 20 января 2009 года; именно в этот день мне предстояло сложить полномочия и вернуться домой навсегда – как утверждала наклейка на часах, «вернуться в настоящий Вашингтон», то есть в мой дом в штате Вашингтон. Журналисты и конгрессмены всякий раз изумлялись, когда я сообщал им с точностью до суток, сколько еще пробуду министром, – я носил эти часы в своем портфеле и часто с ними сверялся.