Джек Мэтлок - Смерть империи

На следующей неделе и Рыжков и Горбачев издали указы, предписывавшие литовцам сдать все огнестрельное оружие, а правоохранительным органам «обеспечить права и законные интересы советских граждан в Литве», пограничникам «усилить защиту» литовской границы, а органам безопасности «пресечь нарушения, совершаемые иностранными гражданами». Даже если принять все за чистую монету, то и тогда некоторые из указов вызывали недоумение: не было никаких актов насилия со стороны литовцев, ни свидетельств, что владение огнестрельным оружием широко распространено (в противоположность положению, сложившемуся в Закавказье), ничто не свидетельствовало и о том, что советские власти лишились контроля над границей или что иностранцы пересекали ее без виз. Намерения указов были явно провокационными: создать повод для правоохранительных органов проводить в домах обыски, брать под контроль собственность или высылать иностранцев. Литовское правительство тут же объявило указы недействительными. Все было готово для дуэли на законах, которая переросла бы в физические столкновения, стоило лишь каждой из сторон попытаться силой подкрепить свои притязания.

На деле советские вооруженные силы в Литве стали поигрывать мускулами, увеличивая количество боевых вылетов и наземных учений. Премьер–министр Прунскене 21 марта направила послание Рыжкову, выразив недовольство такого рода активностью и указав, что статус советских сил в Литве еще не определен.

К 22 марта исходящие из Москвы угрозы показались в Вильнюсе столь серьезными, что литовский парламент издал «Обращение к народам мира». Отмечая, что «с каждым днем становится все более очевидно, что другое государство готовится применить вооруженную силу против Литовской Республики», законодатели призвали другие народы «своими протестами прекратить сползание к возможному использованию агрессии против Литвы»[71].

23 марта мы получили из советского МИДа уведомление, что все дипломаты должны покинуть Литву в течение 12 часов. Постоянного представительства у нас там не было, однако вот уже несколько недель мы держали в Вильнюсе по крайней мере двух дипломатов на временной основе для наблюдения за событиями. Одновременно журналисты «извещались», что временно поездки в Литву дозволены не будут. (Передвижения как дипломатов, так и журналистов все еще контролировались, хотя обычно поездки в прибалтийские столицы разрешались в рабочем порядке.) Распоряжение о высылке дипломатов было столь скоропалительным, что издавшие его не удосужились уточнить, окажется ли в наличии транспорт: наши представители из генерального консульства в Ленинграде не смогли приобрести билеты ни на самолет, ни на поезд, и выехать в предписанный срок им удалось, только отправившись на нанятой машине.

Попытку удалить из Литвы иностранных дипломатов, журналистов и граждан многие восприняли как самый зловещий шаг, предпринятый до той поры Москвой. Он свидетельствовал, что Москва считает насилие наиболее вероятным, потому что намеревается либо сама пустить в ход силу, либо спровоцировать это. По логике Москвы, похоже, высылка иностранцев из Литвы преследовала двойную цель: избавиться как от «чужеземных агитаторов», так и от свидетелей разгрома.

Мы — и многие другие страны — немедленно выразили протест в связи с распоряжением о высылке. Тем не менее, у дипломатов не было иного выхода, как подчиниться. Позже выяснилось, однако, что Москве не удалось выставить всех журналистов и иностранных частных граждан, некоторые из которых оставались в Литве под защитой литовских властей.

В воскресенье, 24 марта, я возвратился в Москву из поездки по Средней Азии и сразу же встретился с руководящим составом посольства, чтобы обсудить последние события. Я пришел к выводу, что Горбачев пытается запугать литовцев, но, вероятно, по–прежнему надеется избежать применения силы.

Вашингтон беспокоило, как бы любая вспышка серьезных беспорядков в Литве не остановила общего улучшения американо–советских отношений, не сказалась негативно на наших переговорах о сокращении вооружений и не осложнила решение оставшихся вопросов в Восточной и Центральной Европе, Кое–кто из циников, должно быть, подозревал, что Соединенные Штаты способны «пожертвовать» Литвой и другими прибалтийскими государствами во имя достижения этих «более важных» целей, но никакая администрация США не стала бы поддерживать тесные отношения с таким советским правительством, которое применило бы силу, дабы править в прибалтийских государствах. Конгресс связал бы руки любому президенту США, который после советского нашествия в Прибалтику попытался бы вести дела как ни в чем не бывало.

Хотя я предполагал, что советские руководители осознают, что реакция США на силовое решение в Литве окажется резко отрицательной, все же не было уверенности, что они постигли, сколь, очевидно, яростной станет наша реакция.

Было важно, чтобы Горбачев не строил никаких иллюзий, будто тесные связи с Соединенными Штатами выдержат карательную акцию в прибалтийских государствах. Пришло время, полагал я, четко предупредить его.

В данном случае в Вашингтоне мыслили в одном направлении со мной. Не успел я набросать предложение направить предупредительное послание, составленное на высоком уровне, как был уведомлен, что отправлено письмо госсекретаря Бейкера для Шеварднадзе. Прибыло оно в воскресенье утром, и мы сразу же передали его по назначению, поскольку события развивались с такой быстротой, что я не хотел рисковать, дожидаясь встречи с Шеварднадзе днем позже.

В тот же день в Москву прибыл сенатор от штата Массачусетс Эдвард Кеннеди. Его приезды были нечастыми, но всегда полезными. Сенатор оставлял дома все разногласия, возникавшие у него с администрацией, полностью держал нас в курсе своих действий и всегда следил за тем, чтобы сделанное им отвечало нашим двухпартийным целям в отношении Советского Союза. Особенно успешно он действовал в решении дел, связанных с правами человека.

Встретив сенатора Кеннеди в аэропорту, я заметил, что он глубоко озабочен. Он попросил меня коротко посвятить его в положение дел в Литве до его встречи с собравшимися журналистами. Серьезных инцидентов, уведомил я его, пока нет, но напряженность нарастает до опасного уровня. Тогда он выступил вперед и — перед объективами — подчеркнул необходимость мирного исхода в Литве и указал, какую опасность несет американосоветским отношениям насилие или подавление.

Это было важно и помогало нам. С учетом уже сделанных частных представлений было полезно, чтобы ведущий член Демократической партии выступил с теми же предупреждениями, тем более, что он мог высказать их во всеуслышание, не создавая впечатления, будто прибегает к угрозам.