Капкан для оборотня - Иванов-Смоленский Валерий

— И случай представился, — с иронией произнес Барсентьев.

— Да. Собственно говоря, мы и не собирались предавать широкой огласке этот случай, даже если бы следователь отказался от сотрудничества. Бодаться с прокуратурой — себе дороже. Просто отдали бы втихую материалы прокурору города, и пусть решает, что хочет. А «мамке» приказали бы, чтобы со своими девками забыла про случившееся. Ну, и своим, конечно, а те — люди служивые…

«Это, пожалуй, самый длинный разговор в моей жизни, — Барсентьев поежился, — и, возможно, последний». А вслух спросил:

— Где Логинов?

Было заметно, что Крастонов даже слегка растерялся от поставленного в упор вопроса. Немного опешив, через несколько секунд он, однако, собрался и, так же прямо, без колебаний ответил:

— На дне реки. В гробу из бетона. Даже мы его вряд ли теперь найдем… Ночью дело было… А нет трупа — нет и убийства. Да и не убийство это было вовсе, а производственная необходимость, знаете ли. — Полковник отчего-то умышленно ерничал, явно провоцируя с только ему одному известной целью Барсентьева на резкие слова.

«А ведь он, похоже, действительно мне симпатизирует и не желает убивать, — вдруг понял Барсентьев. — Ждет от меня грубости, чтобы распалиться. Не дам я ему такой возможности…»

— Как же Логинов на вас вышел?

— Видите ли… — начал Крастонов но договорить уже не успел.

— Крастонов, — загремел на улице голос, усиленный мегафоном, — мы знаем, что вы здесь. Необходимо задать вам несколько вопросов. Дом окружен спецназовцами группы «Мангуст». Думаем, вам известно такое подразделение. Вам от нас не уйти. Выходите на крыльцо, а затем к воротам — без оружия и с поднятыми руками. Время на размышление — три минуты. По истечении — штурм. Стрелять будем на поражение.

Следом, несколько отдаленней, другой голос то же самое стал предлагать Легину.

«Что же они делают? — поразился Барсентьев, — ведь штурм при наличии заложника должен быть совсем иным. Бесшумным и невидимым. С применением различных спецсредств, усыпляющего газа… Ведь теперь, в этой суматохе, Крастонов меня попросту пристрелит».

И тут до него дошло: «Да ведь они же попросту не знают, что я захвачен и нахожусь здесь… Поэтому и действуют совсем не так, как должны были. Значит, все… От судьбы не уйдешь…»

Крастонов внешне оставался совершенно спокоен. Лишь руки выдали его состояние. Пальцы сжались в замок, похрустывая суставами.

Громкий голос за окном повторил свои требования.

— Значит, все-таки успел… — с невеселой усмешкой констатировал Крастонов, — исхитрился… Ну, что ж, придется присоединиться к тебе в твоем последнем путешествии на небеса…

Он подошел к сейфу, открыл дверцу и достал «Беретту». Затем засунул пистолет за пояс и щелкнул зажигалкой — из сейфа сразу повалил дым, показалось пламя. Очевидно, был подожжен какой-то пиропатрон, чтобы сразу уничтожить все содержимое сильным огнем.

Подойдя к Барсентьеву, Крастонов резко развернул его, вместе со стулом, лицом к окну. Сзади щелкнул предохранитель.

В это время со стороны дома Легина громыхнул сильный взрыв, да так, что задребезжали стекла в оконных рамах дома Крастонова.

— Эх, Андрюша, — печально произнес Крастонов, — и здесь не обошелся без противотанковой гранаты… Прощай, Андрюша…

Сухой металлический лязг передернутого затвора, дославшего патрон в патронник показался обреченному следователю нестерпимым грохотом.

— И ты прощай, Барсентьев. И, уходя, помни — ты не прав…

Барсентьев физически ощутил холодок ствола между лопатками. Он представил, что Крастонов поднимает «Беретту» и прицеливается ему в затылок. Мыслей никаких не было. Только полная опустошенность. Сейчас раздастся выстрел…

Выстрел гулко ударил по барабанным перепонкам. Барсентьев качнулся на стуле вперед. Он не почувствовал никакой боли, вообще ничего не ощущал.

— Что такое? По кому стрелял Крастонов? Уже начался штурм? — словно в горячечном бреду заметались в голове мысли. Но по-прежнему было тихо, и Барсентьев, повернув голову, посмотрел назад.

Крастонов лежал на ковре, правая его рука продолжала сжимать «Беретту». Под головой густой ворс ковра быстро пропитывался кровью. Лицо не носило никаких следов повреждений, глаза были широко открыты. Смерть не исказила волевые черты лица, на котором застыло выражение упрямой правоты.

— Он выстрелил себе в рот, — понял Барсентьев, и содрогнулся от пережитого.

На душе почему-то стало очень тоскливо. Ему, мужчине, захотелось плакать. Но глаза были сухие. Слез не было…

И впервые в жизни Барсентьев усомнился в правильности выбранного им решения…