Рональд Нокс - Убийство на виадуке. Три вентиля (сборник)

Изысканная преамбула вызвала у Бридона улыбку.

– Вы меня заинтриговали, – сказал он. – Что ж, в сущности, сыск – попросту смесь здравого смысла и специальных знаний. Так почему бы нам всем не объединить наши усилия?

– Здесь речь идет как раз о специальных знаниях, иначе бы я не рискнул претендовать на ваше драгоценное внимание. Видите эту удочку? Вам, без сомнения, известно, что она принадлежит Моттраму, именно ее он собирался взять с собой в то роковое утро. А мушек видите?

«Мушки как мушки», – подумал Бридон и так и сказал.

– Верно. Тут-то и нужны специальные знания. Я не очень хорошо знаю реку, но говорю вам со всей ответственностью: использовать здесь таких мушек – особенно в эту пору года и после ночного ненастья – просто смешно. Еще я знаю, что человек вроде Моттрама, который столько лет ездил сюда на рыбалку, должен был прекрасно понимать, что на Долгой заводи от этих мушек проку нет. Вот я и думаю: а в самом ли деле Моттрам приехал на рыбалку? Ну, мне пора. Я по-прежнему льщу себя несбыточной надеждой. Честь имею! – С этими словами старый джентльмен по обыкновению резко взмахнул рукой и удалился.

Ответная телеграмма пришла очень вовремя и содержала уведомление, что епископ будет весьма рад встретиться с Бридоном. И в самом начале двенадцатого они выехали в Пулфорд; на сей раз дорога шла ближе к реке и позволила им лучше рассмотреть необычный ландшафт. Баск промыл здесь узкий каньон, гладкие каменные стены которого, у подножия изъеденные водой, нависали над глубокими омутами. Настоящего водопада не было, но поток все время мчался под уклон, весело вскипая вокруг валунов, громоздившихся на его пути.

– Поултни, по-моему, зря опасается, что его реку начнут обыскивать, – заметил Бридон. – На этом участке дно обшарить немыслимо; глянь, камни-то какие – труп может пролежать тут очень долго, и никто его не найдет. Как говорится, концы в воду. Хорошо, что он умер от газа, а не утонул.

Дорога вскарабкалась повыше, к верещатникам, и начала приближаться к унылым и заброшенным очагам цивилизации. Вехами на пути Бридонов были фабричные городишки, возникшие в ту пору, когда пользовались энергией самой воды, а теперь, когда на смену пришла энергия пара, влачившие жалкое существование на этих бесплодных кручах. Мостовая хуже некуда, всю душу вытрясет, воздух мутный от дыма, верещатники черные от сажи – ясно, до людского жилья рукой подать. Вот наконец и трамвайные рельсы, окраина Пулфорда.

– Что-то я нервничаю, – признался Бридон. – Ну скажи, как мне завоевать расположение католического епископа? – спросил он у Анджелы, которая училась в монастырской школе.

– Лучше всего преклонить колено и поцеловать его перстень. Но у тебя вряд ли получится, надо было порепетировать перед отъездом. Впрочем, он так и так тебя не съест.

Бридон попробовал суммировать все, что знал о епископах. Он вспомнил школьные годы, конфирмацию: долгая утомительная церемония, бесконечное напутствие епископа, который заклинал его и еще полсотни мальчишек не бить в свои ворота. Потом вспомнил другого епископа, с этим он познакомился у приятеля в Оксфорде, – вспомнил руку на своем плече и нестерпимо суровый голос, вопрошающий, не думает ли он принять духовный сан. Может, и здешний такой? Или, наоборот, он увидит многоречивого вельможу в лиловых шелках и тонком белье, который будет угощать изысканными напитками (как в рекламе) и преспокойно лгать (как в книжках)? Что, если он стушуется перед притворной набожностью, а может, столкнется с опытным интриганом и тот заморочит ему голову? А, ладно, скоро все так и так выяснится. Автомобиль затормозил в центре города у огромного, темного от сажи отеля, сулившего максимум неудобств, и Бридон, расспросив дорогу к католическому собору и тяпнув для храбрости рюмку вермута, отправился на свидание к епископу.

Соборный дом оказался ярким образцом той забавной муниципальной готики, которая является бичом всех учреждений, основанных в середине прошлого века. В путеводителях такие дома именуют превосходными, но обитатели находят их жуткими. Комната, куда провели Бридона, была по меньшей мере столь же безрадостна, сколь и просторна. Стены до половины забраны уродливыми панелями из смолистой сосны; тяжелые, церковного вида стулья в зародыше подавляли всякое желание отдохнуть. Камин оборудован газовой горелкой. Кругом развешаны прескверные портреты давних пулфордских иерархов. Гипсовая Мадонна, из тех, что с годами перекочевывают из церкви в ризницу, а из ризницы в дом священника, тотчас бросалась в глаза своим редкостным безобразием. Большей частью эта комната пустует – разве что изредка пулфордские каноники облачаются там к соборной мессе да ожидают аудиенции некоторые посетители, чересчур солидные с виду, чтобы держать их в нижнем холле.

В дальнем конце комнаты отворилась дверь, и вошел высокий мужчина в черно-красном; искреннее радушие, которым от него так и веяло, заставляло мгновенно забыть о промозглом холоде приемной. Лицо у него было энергичное, решительное и, безусловно, приветливое; глаза смотрели на собеседника прямо и с интересом; держался он с редким достоинством и без малейшего чванства. Такой человек никогда не спросит, намерены ли вы принять духовный сан. Хитрости и интриганства в нем тоже совершенно не ощущалось. Бридон сделал поползновение выполнить не очень-то приемлемый наказ Анджелы, но рука, стиснувшая его пальцы, поспешно и с заметным неодобрением отдернулась. Он явился сюда как шпион, ожидая, что и сам тотчас попадет под наблюдение, а обнаружил, что загадочным образом чувствует себя в этом странном доме весьма уютно, как старый добрый друг.

– Простите великодушно, что я заставил вас ждать, мистер Брендан. – (Чилторпский телеграф весьма вольно обращается с собственными именами.) – Входите, пожалуйста. Итак, вы хотите поговорить о бедняге Моттраме? Что ж, он был нашим старинным другом и близким соседом. А вам нынче повезло: ехать на автомобиле в такое погожее утро – одно удовольствие. Прошу вас.

Бридон очутился в небольшой комнате; видимо, это был кабинет епископа. Множество курительных трубок и ершиков для их чистки; на столе – солидная стопка деловых бумаг; открытое пианино, на котором явно частенько бренчат, просто ради веселья, а в углу – самый прозаический репродуктор. Кресло, куда усадили гостя, было большое и удобное – судорожно сидеть на краешке при всем желании невозможно. В такой комнате рука машинально тянется за кисетом. Не угодно ли мистеру Брендану выпить глоточек для аппетита? Обед будет минут через сорок пять. Н-да, бедный Моттрам, такая жестокая судьба. Весь город искренне скорбит.