Филлис Джеймс - Пристрастие к смерти

— У него нож, мисс, — сказал мальчик. — Джордж попытался было войти, но он пригрозил ему. Правда, Джордж?

— Ага, правда, — откликнулся Джордж — белый, маленький, похожий на загнанную ласку человечек.

— И он захватил Мейбл. Мейбл и ребенка.

— Господи Иисусе, — прошептала какая-то женщина. — У него там ребенок!

Толпа отступила, чтобы дать пройти им с Терри.

— Как его зовут? — спросила Кейт.

— Лерой.

— А фамилия?

— Прайс. Лерой Прайс.

В прихожей было темно, в самой комнате, незапертой, поскольку замок оказался выломан, еще темнее. Тусклый свет пробивался лишь через дырку в ковре, прибитом на окне. Кейт смутно различила грязный двуспальный матрас, брошенный прямо на пол, складной стол, два стула по бокам. Воняло блевотиной, потом, пролитым пивом, жаренными на постном масле рыбой и картофелем. У стены скорчилась женщина с ребенком на руках.

— Все в порядке, мистер Прайс, — ласково сказала Кейт. — Дайте мне нож. Вы ведь не собираетесь причинить им вреда. Девочка — ваша дочь. Уверена, что вы не хотите поранить ни жену, ни дочь. Я знаю, что вы испытываете, это невыносимо, вы натерпелись достаточно. Все мы натерпелись.

Она видела такое и прежде — и в бывшем своем муниципальном доме, и во время дежурств: наступает момент, когда бремя безнадежности, отверженности, прострации становится слишком тяжким и разум взрывается в пароксизме яростного протеста. Этот человек действительно дошел до предела. Слишком много неоплаченных счетов, слишком много тревог, слишком много нужд, разочарований и, разумеется, алкоголя. Кейт молча подошла к нему, спокойно глядя ему в глаза, и протянула руку, чтобы взять нож. Она не осознавала собственного страха, боялась лишь, чтобы Терри не ворвался в комнату. Все смолкло вокруг, люди у подножия лестницы оцепенели, даже улица вдруг застыла в том странном миге тишины, какие порой случаются и в самых бойких кварталах Лондона. Кейт слышала лишь тихое биение собственного сердца и хриплое дыхание Прайса. Потом он внезапно, с отчаянным всхлипом уронил нож на пол и бросился к ней. Она обняла его, словно ребенка, бормоча утешения, — и все кончилось.

Кейт молча приняла на себя роль Терри в том инциденте, и он позволил ей это. Но старуха Молл Грин, никогда не упускавшая случая поприсутствовать при чем-нибудь волнующем в надежде увидеть реки крови, горящими глазами наблюдала за происходящим, стоя среди тех, кто ожидал развязки внизу, у лестницы. В следующий вторник Терри приложил ее за то, что она разносит сплетни — видимо, в порядке небольшой провокации, — но со своей самолично установленной еженедельной квотой арестов считал себя неуязвимым. Молл, руководимая то ли внезапным порывом женской солидарности, то ли резкой неприязнью к мужчинам вообще и к Терри в частности, изложила участковому сержанту свою версию событий. После чего Кейт особо ничего не сказали, однако стало совершенно ясно, что правда известна и что молчание никакого урона ей не нанесло. Сейчас ей вдруг пришло в голову: а что случилось потом с Прайсом, Мейбл и ребенком? Впервые ее кольнула мысль: как странно, что после того, как инцидент был исчерпан и рапорт составлен, она ни разу даже не вспомнила о них.

Вернувшись в комнату и закрыв балконную дверь, Кейт задернула тяжелые шторы и пошла звонить Алану. Они собирались следующим вечером вместе пойти в кино, но теперь вряд ли удастся. Строить какие бы то ни было планы до окончания расследования было бессмысленно. Он воспринял новость спокойно, как делал это всегда, когда она отменяла их свидания. Одно из достоинств, которые она в нем ценила, состояло в том, что он никогда не поднимал шума по пустякам.

— Похоже, в таком случае и ужин в следующий четверг может не состояться, — сказал он.

— Вероятно, к тому времени мы и закончим дело, но это маловероятно. Тем не менее не занимай вечер, а если что, я позвоню и отменю ужин.

— Ну, удачи тебе в расследовании. Надеюсь, усилия любви не будут тщетными.

— Что?

— Прости. Лорд Бероун — это персонаж из шекспировских «Тщетных усилий любви». Необычная и очень интересная фамилия.

— Получилась необычная и очень интересная смерть. Увидимся в четверг около восьми.

— Если ты не сочтешь необходимым отменить встречу. До свидания, Кейт.

Ей показалось, что она различила нотку иронии в его голосе, но потом она решила, что из-за усталости у нее просто разыгралось воображение. Это был первый случай, когда он пожелал ей удачи в расследовании, но вопросов, как обычно, не задавал. Он был столь же педантично сдержан в отношении ее работы, как она сама. Или ему просто неинтересно? Прежде чем он положил трубку, Кейт успела спросить:

— Этот лорд, что с ним случилось?

— Он любил женщину по имени Розалин, а она отправила его на год развлекать больных в больницах.

Не слишком вдохновляющая аналогия, с улыбкой подумала Кейт, кладя трубку. Ей было жаль четвергового ужина. Но будут еще и другие. Алан придет — стоит ей позвонить и позвать его. Он всегда так делал.

Она подозревала, что встретила Алана Скалли как раз вовремя. Ранний сексуальный опыт — смесь возбуждения, страха и отвращения, — полученный ею в бетонных подвалах многоэтажных домов или позади велосипедных навесов ее родного Северного Лондона, был обширен и хорошо подготовил ее к жизни, но не к любви. Она была умнее большинства мальчишек. Это не имело для нее значения, если они были миловидны или хоть немного сообразительны. К восемнадцати годам Кейт с удивлением и не без испуга обнаружила, что относится к мужчинам так же, как те зачастую склонны относиться к женщинам, — как к случайному интимному или светскому развлечению, слишком, впрочем, незначительному, чтобы позволять ему вторгаться в такое серьезное дело, как жизнь. Куда важнее было учиться на отлично, планировать свою карьеру, покончить с Эллисон-Фэаруэзер-билдингз. Обнаружила она также и то, что может предаваться сексуальному удовольствию, презирая источник этого удовольствия, и знала, что это не может быть честной основой для каких бы то ни было отношений. А два года назад встретила Алана. Его квартиру, располагавшуюся на узкой улочке позади Британского музея, ограбили, и именно она приехала на место преступления с криминалистами. Он сообщил ей, что работает в теологической библиотеке в Блумсбери, интересуется ранневикторианскими проповедями — ей такой выбор показался необычным — и что были украдены два тома, самые ценные. Их так и не нашли, и по его молчаливому смирению она догадалась, что он на это и не рассчитывал. Его квартира, маленькая, захламленная — скорее хранилище для книг, чем помещение для жизни, — была не похожа ни на что, виденное ею до тех пор, так же как и он сам был не похож ни на одного мужчину из числа ее знакомых. Ей пришлось навестить его еще раз, и они проболтали более часа, попивая кофе. Потом он просто, без обиняков, пригласил ее на шекспировский спектакль в Национальный театр.