Эллери Квин - Приятное и уединенное место

В нормальных условиях яйцеклетка пребывает в матке в ожидании около двадцати четырех часов.

Если оплодотворение имеет место, тогда вместо того, чтобы пройти через матку в мир тщеты, организм — теперь зигота — прикрепляется к стенке матки и приступает к осуществлению заложенной в нем программы роста.

9 декабря 1966 г.

Интересно, почему я продолжаю записи? Это нагромождение чувств, надежд, разочарований, страхов, радостей и прочего. Из-за радостей — тех немногих, которые у меня есть, — и из-за почти наркоманской жажды выразить их? Тогда почему я останавливаюсь на скверных эпизодах? Иногда я думаю, что это не стоит риска. Если Н. когда-нибудь найдет дневник… Что он может сделать?

Многое. И не только папе.

Смотри в лицо фактам, Вирджиния. Ты полностью в его в руках.

Сегодня был тяжелый день. Утро было таким чудесным, полным надежд и еще более глубоких чувств, какие возникают, когда слушаешь Сазерленд в «Метрополитен-оперу», если она в ударе… О, перестань нести чепуху, словно влюбившаяся впервые глупая девчонка! Тебе двадцать пять лет, и ты замужем!

Но я так надеялась побыть наедине с П., хотя не смела даже взглянуть на него, ведь этот жуткий тип Крамп шатается поблизости, не спускает с меня рыбьих глаз и произносит «мадам» ханжеским тоном, как будто пробуя меня на вкус.

И еще старая Эдитта с ее красным, хлюпающим носом. Я готова поклясться, что ее ноздри затрепетали, когда мы с П. едва не столкнулись в коридоре у моей гардеробной. Или мне это показалось, потому что я чувствую себя виноватой? Бояться собственной служанки, которая едва может членораздельно изъясняться на собственном родном языке, не говоря уже о моем!

У меня развивается паранойя. Вероятно, у старухи грипп, и она мечтает, чтобы я хоть раз приняла ванну и разделась перед сном самостоятельно.

Cara[18] Эдитта, я бы с удовольствием! Не понимаю, почему Н. настаивает на этих рабских услугах, как будто я султанша. Хотя он-то султан, так что, очевидно, это вопрос его имиджа, его «я», а не моего. Я существую для приема его раболепных друзей, подчиненных и партнеров по бизнесу из Европы, Северной Африки, Ближнего Востока, наподобие шикарной пятизвездочной экономки, как называет меня П. (разумеется, не в присутствии Н.).

Как бы то ни было, на этот вечер я избавилась от бедняжки — заверила ее, что синьор ни о чем не узнает. Возможно, в будущем мы с Эдиттой подружимся? Напрасная надежда. Она так боится Нино, что от одного его сердитого взгляда у нее мокро в mutandine,[19] как выражается Джулио с присущим ему изяществом. И не от страсти — она давно миновала этот возраст. Бедная Эдитта.

Бедная я. Повторяю, день был жуткий. Моей «крышей», как говорят шпионы (если я не путаю термин — надо спросить у П.; он все знает), — короче, моей крышей, предлогом, алиби, или как там это называется, была необходимость сделать покупки к Рождеству («Сакс», «Бергдорф», «Бонвит», «Георг Йенсен», «Марк Кросс», «Сулка», «Брентано» — обычный маршрут), который увел бы меня от рыбьих глаз Крампа и кроличьего носа Эдитты в благословенную скверну Пятой авеню, к звону колокольчиков Санта-Клауса и тривиальным опасностям со стороны карманников, попрошаек и хулиганов. А так как Нино находится за многие тысячи миль в Западном Берлине, Белграде, Афинах или где-то еще, пытаясь заставить свои миллионы приносить еще большее количество миллионов (как вчера сказал Джулио или Марко, конгломерат теперь стоит почти полмиллиарда долларов — как человек способен переварить такую сумму?), — так как он находится по другую сторону океана, я могла провести большую часть дня с Питером! Могла быть безрассудной, как сейчас, когда пишу его имя полностью заглавными буквами.

ПИТЕР ЭННИС.

О, Питер, дорогой…

Мы вели себя достаточно легкомысленно. К счастью, это не причинило вреда. Хотя кто знает, откуда, когда и даже почему может прийти вред? Неужели у меня действительно паранойя? Питер говорит, что жизнь в Нью-Йорке в эти дни — бесконечная игра в русскую рулетку, и ты либо к ней привыкаешь, либо сходишь с ума, а вскоре даже начинаешь дерзко бросать ей вызов, прикрывая тем самым смертельный страх.

Хотя что такое громила с ножом позади тебя в темноте в сравнении с пребыванием в лапах такого демона, как Н.?

Ужасная мысль. Тысячи раз я просыпалась среди ночи, благодаря Бога за то, что все это было кошмарным сном, и обнаруживая, что это явь.

Я знаю, что люди сочли бы меня чокнутой, если бы услышали, как я говорю такое об Н. «Что ты, дорогая, он самый добрый, самый щедрый (и самый богатый) человек на всех четырех континентах! И он просто обожает тебя!» Конечно, он меня обожает — как индеец-хиваро обожает свои засушенные человеческие головы… Знали бы они, что означает для него слово «любовь». И что означает для девушки терпеть это целые четыре года…

Прости, дорогой дневник, мне нужно выпить. Вот так лучше.

Уже поздно, а я едва начала описывать сегодняшние события. Хотя кому это интересно? Еще раз прошу прощения, дневник. Теперь можно продолжать.

«У тебя есть все, что только может желать жена», — говорят мне их завистливые взгляды. Все? Хотела бы я посмотреть на такую жену!

Интересно, походил ли Савонарола[20] на Нино? Как-нибудь нужно отыскать портрет старого монаха из Феррары. Держу пари, если их профили наложить друг на друга, они совпадут в точности.

Хотя скорее Нино напоминает злобную пародию на Федерико Феллини.[21] Я прикована к стареющему Феллини, который создает целые планеты иллюзий одним взмахом толстых потных рук. Эти его девять пальцев… Меня от них бросает в дрожь.

Конечно, с моей стороны это жестоко и бесчувственно. Нино виноват в своем врожденном уродстве не больше Минотавра[22] или Квазимодо.[23] Ведь я бы не стала отшатываться от мужчины с заячьей губой (если бы он не пытался поцеловать меня — брр!). Но что-то в его двойном пальце заставляет мой желудок опрокидываться. А когда он прикасается им ко мне… хотя к чему эти подробности?

А его нелепые суеверия! Вообразите себе одного из крупнейших магнатов мирового бизнеса, великого могола Уолл-стрит, Парижской биржи и Ближнего Востока, отбрасывающим две последние буквы фамилии его отца, деда и прадеда да еще подкрепляющим это официальным документом, заверенным судьей, только потому, что количество букв в фамилии, с которой он родился, не соответствует его счастливому числу, таким образом мстительно подчиняя судьбу своей воле! И он действительно верит в эту чепуху! Никто, даже Марко, который рожден, чтобы стать апостолом пророка, не может с этим примириться, хотя и пытается изо всех сил. Только эта история с фамилией вызывает у меня симпатию к Марко и Джулио. Эдитта рассказывала мне, как давил на них Нино — Большой Брат, — убеждая выбросить последние две буквы из фамилии Импортунато, как сделал он. Но они так и не согласились.