Эллери Куин - Последний удар

В общем, им пришлось бороться не на жизнь, а на смерть в течение всей этой невероятной сцены и вынужденного вмешательства Джона, истерического боевого лепета двух разъяренных женщин и наконец прекращения боевых действий. Затем Расти убежала, плача навзрыд и не обращая внимания на вставших дыбом лошадей, и Валентина убежала, тоже рыдая и не обращая внимания, а за ними бежал Джон с громким и откровенным словом древнего происхождения на устах.

— Как будто нам и без этого неприятностей мало, — продолжил свою мысль Эллери, когда они спустя довольно продолжительное время выбрались все-таки из конюшни.

Тут Эллен тоже разревелась, припав к Эллери, и он понял, что на данный момент ему действительно хватит забот, чтобы еще думать о Расти и Джоне, Расти и Мариусе, Джоне и Валентине и, насколько ему было известно, Валентине и Мариусе.

Исполняя обязанности хозяйки дома, Эллен подготовила традиционное новогоднее торжество — с костюмами, шампанским, шариками, хлопушками, шутовскими шапочками, серпантином и кучей конфетти.

Эллен же его и отменила.

— Мы просто не можем позволить себе ничего такого веселого и нормального, дядя Артур, — с яростью заявила она, — раз уж этот праздник обернулся таким кошмаром. Это был бы просто недостойный фарс.

— Хуже, — сказал Эллери. — Вся затея провалилась бы с таким треском, что и в Техасе было бы слышно.

— Согласен, согласен, — с горечью сказал Крейг. Эллери все же настоял на том, чтобы рассказать ему о малоприятной истории в конюшне. Крейг слушал с полубессознательным смирением человека, который больше не способен ничему удивляться.

— Как скажешь, дорогая. О Боже мой, дальше-то что будет?

— Почему этот… этот полицейский не отпустит нас? — воскликнула Эллен.

Это была еще одна гадость в последний день старого года. Лейтенант Луриа прибыл без предуведомления как раз перед обедом с единственной вроде бы целью — еще раз подчеркнуть, что они находятся под домашним арестом. У него был измученный вид, из чего Эллери сделал вывод, что никаких успехов в деле установления личности покойника не было. Луриа имел весьма нелицеприятную беседу с Пейном, который проявлял все большую нервозность, а также пережил истерическую сцену с Вэл Уоррен, для которой все праздники вдруг сделались невыносимо тоскливыми. В конце концов, когда Луриа, мрачнее тучи, ушел, все осталось как было, только еще хуже.

Как бы в знак протеста, Валентина вышла к ужину в полном боевом облачении. Ее вечернее платье было из желтовато-зеленого шифона с наимоднейшими длинными складками и параллельными рядами кружевных оборок. Поверх платья был накинут гармонирующий по цвету жакет из светлого бархата. Валентина незамедлительно настояла на том, чтобы Джон принял у нее жакет, что он и сделал без особой радости. На левой руке ее была надета гладкая белая перчатка о шестнадцати пуговицах, а другую такую же она несла вместе с французской вечерней сумочкой из зеленого шелка-фай, расшитой коралловым и жемчужным бисером. Ее сверкающие зеленые вечерние лодочки были снабжены трехдюймовыми каблуками-шпильками, и она возвышалась над Расти, словно сказочная королева.

Расти была вне себя. Она тоже проигнорировала изменения, внесенные Эллен в распорядок дня, и тоже прошествовала вниз в полном вечернем убранстве. На ней был вечерний ансамбль из гладкого крепа, с жакетом, отороченным белой рысью и доходящим почти до колен. Платье изобиловало волнами, а подол его был длинным и неровным, исполненным драматизма. Единственная беда заключалась в том, что по какому-то дьявольскому совпадению наряд Расти тоже был желтоватозеленым.

Весь ужин они просидели одна напротив другой, злобно пылая глазами. Эллен, облаченная в простенькое шерстяное платье от Нуаре с красно-желтым рисунком, была абсолютно безутешна.

Послетрапезный отдых оказался еще менее радостным. Во-первых, лейтенант Луриа освободил на вечер сержанта Девоу, чтобы тот отпраздновал Новый год по своему усмотрению, а его сменщик — мрачный типчик с синей кожей и приплюснутым носом — подкрадывался к ним каждые десять-пятнадцать минут, словно рассчитывал застать их врасплох в процессе изготовления бомбы. Миссис Браун икала всякий раз, когда он попадал в ее поле зрения.

Мужчины постарше прилагали все усилия, чтобы вести беседу — о «Прощай, оружие» Хемингуэя, о романе Джулии Петеркин «Пурпурная сестра Мери», получившем Пулитцеровскую премию, о «Специалисте» Шика Сейла, о затруднениях Примо де Ривера в Испании, о сообщениях профессора Бэбсона о положении на рынке, о расследованиях сенатского комитета по «сахарному лобби» и слухах о сенсационных разоблачениях, о модернистском движении в искусстве, во главе которого стоят Пикассо, Модильяни, Архипенко, Утрилло и Сутин — тот самый Сутин, который берет пейзаж и «швыряет его на холст, как кухонную тряпку — но тряпка эта на наших глазах загорается!» (такую вот цитату привел Дэн Фримен), о недавно разработанном и разрекламированном этиловом бензине, о перелетах самолетов «Пан-Америкэн» через море в Вест-Индию, об утверждении сэра Джеймса Джинза во «Вселенной вокруг нас», что «Бог — математик; Вселенная не была создана для человека», о растущем влиянии Голландца, о новых калькуляторах фирмы Ай-би-эм, о достижениях Боба Джонса и Хелен Уиллс, о болезни Георга V. Но каждая тема, за отсутствием вдохновения, угасала, а новая возникала лишь для того, чтобы как-то выйти из мертвящих маленьких пауз.

Один раз Эллери сказал:

— Интересно, кто его сегодня найдет?

Но никто не ответил.

В полночь все механически осушили бокалы за Новый год, обменялись традиционными поцелуями и рукопожатиями — Расти и Валентина соприкоснулись щеками в весьма прохладном перемирии — и с глубокой благодарностью уселись слушать новую оригинальную программу студии «Джей-Зед» «Догоняя время по всему континенту», где, как объявил ведущий, в течение пяти минут до и после каждого часа вниманию слушателей будут предложены музыкальные приветствия Новому году из Нью-Йорка, Чикаго, Денвера и Сан-Франциско соответственно. Однако даже эта заманчивая перспектива была омрачена. Наполняя свой бокал, Валентина вылила его себе на платье.

— Ядрена макарона, — заплетающимся языком произнесла Валентина. — Пойду-ка всхрапну. — И она величественно выплыла из комнаты.

Спустя две минуты она вернулась, глядя себе через плечо безумным взором.

— Сегодня на моей постели!

И Валентина села на пол с седьмым рождественским подарком на коленях и тихо впала в истерику. Когда никто не обратил на это внимания, она прекратила.