Джон Гришэм - Дело о пеликанах

— Мы ведем расследование, господин президент. — Это была ложь, но откуда им знать. — Мы отрабатываем все версии, всех подозреваемых. Я бы не направил его вам, если бы не относился серьезно.

Морщины на загоревшем лбу президента поползли друг на друга, и Войлзу захотелось рассмеяться.

— Что вам удалось узнать?

— Не много, но мы только приступили. Мы заполучили его менее сорока восьми часов назад, и я выделил четырнадцать агентов в Новом Орлеане, для того чтобы они начали копать. Все это обычная практика.

Ложь прозвучала так натурально, что он почти услышал, как у Коула перехватило горло.

Четырнадцать. Это был такой удар ниже пояса, что он быстро выпрямился и поставил чашку на стол. Четырнадцать фэбээровцев, сверкающих там значками и задающих вопросы. Осталось лишь ждать, когда это дело выплывет наружу.

— Четырнадцать, вы говорите? Звучит довольно серьезно.

Войлз был неумолим.

— Мы очень серьезны, господин президент. Прошла неделя, как они были убиты, и следы остывают. Мы отрабатываем версии так быстро, как только можем. Мои люди работают круглые сутки.

— Я понимаю все это, но насколько серьезна эта версия о пеликанах?

Это действительно была потеха. Дело еще только собирались направить в Новый Орлеан. Фактически с отделением в Новом Орлеане еще даже не связывались по этому поводу. Он проинструктировал Эрика Иста, чтобы тот отправил по почте экземпляр в это отделение с указанием задать несколько вопросов, не поднимая никакого шума. Это была тупиковая версия, как сотни других, отрабатываемых ими.

— Я сомневаюсь, что здесь есть какая-то связь с этими убийствами, господин президент, но мы должны проверить.

Морщины разошлись, и на лице президента появилась тень улыбки.

— Мне не нужно говорить тебе, Дентон, как сильно может навредить эта ахинея, если о ней узнает пресса.

— Мы не консультируемся с прессой, когда проводим расследования.

— Я знаю. Давай не будем вдаваться в это. Я только хочу, чтобы ты оставил это дело. Какого дьявола вы вцепились в него, это абсурд. Понимаешь, о чем я говорю?

Войлз был жесток.

— Вы просите меня пренебречь подозреваемым, господин президент?

Коул приник к экрану. «Нет, я говорю тебе, чтобы ты забыл об этом деле», — почти произнес он вслух. Он смог бы совершенно понятно объяснить это Войлзу. Он смог бы продиктовать ему это по буквам, а затем пристукнуть этого маленького квадратного подлеца, начни тот острить. Но он прятался в запертой комнате, вдали от места событий. И в этот момент он знал, что находится там, где ему положено.

Президент заерзал и скрестил ноги.

— Ну что ты, Дентон, ты же понимаешь, о чем я говорю. В пруду водится более крупная рыба. Пресса наблюдает за расследованием и просто умирает от любопытства, желая узнать, кто подозревается. Ты же знаешь, какие они. Мне не стоит говорить тебе, что я не дружу с прессой. Даже мой собственный пресс-секретарь не любит меня. Ха-ха-ха. Забудь об этом пока. Оставь это дело и выслеживай настоящих подозреваемых. Эта штука похожа на шутку, но она может поставить меня в страшно неудобное положение.

Дентон внимательно посмотрел на него. Во взгляде сквозило упорство. Президент вновь заерзал.

— Что с делом Камеля? Звучит многообещающе, а?

— Может быть.

— Раз уж мы заговорили о количестве, сколько человек ты выделил на Камеля?

Войлз сказал: «Пятнадцать» — и чуть не расхохотался. У президента открылся рот. Наиболее вероятный подозреваемый в игре получает пятнадцать, а на этих несчастных пеликанов выделяется четырнадцать.

Коул усмехнулся и тряхнул головой. Войлз попался на собственной лжи. В конце четвертой страницы доклада, который Эрик Ист и Льюис К.О. подали в среду, была указана цифра «тридцать», а не «пятнадцать».

— Успокойся, шеф, — шептал Коул в экран, — он играет с тобой.

Президент не собирался успокаиваться.

— Боже милостивый, Дентон. Почему только пятнадцать? Я думал, что это у вас основное направление поисков.

— Может быть, на пару человек больше. Я же веду это расследование, господин президент.

— Я знаю. И ведете его отлично. Я не вмешиваюсь. Просто хочу, чтобы вы использовали свои силы рационально. Вот и все. Когда я читал это дело о пеликанах, меня чуть не стошнило. Если его увидит пресса и начнет разматывать, меня четвертуют.

— Так, значит, вы просите меня отказаться от этого дела?

Президент наклонился вперед и уставился неистовым взглядом на Войлза.

— Я не прошу, Дентон. Я говорю тебе: оставь это дело в покое, забудь о нем на пару недель, займись чем угодно. Если оно всплывет вновь, закрой глаза. Здесь босс все еще я, помнишь?

Войлз смягчился и выдавил мимолетную улыбку.

— Я заключу с тобой сделку. Твой приспешник Коул сыграл злую шутку, натравив на меня прессу. Они задали мне перцу по поводу охраны Розенберга и Джейнсена.

Президент торжественно кивнул.

— Ты убираешь этого гада ползучего с моей шеи и не подпускаешь его ко мне, а я забуду о пеликанах.

— Я не заключаю сделок.

Войлз хмыкнул, но оставался невозмутимым.

— Хорошо. Я направлю пятьдесят агентов в Новый Орлеан завтра. И пятьдесят послезавтра. Мы будем размахивать значками по всему городу и делать все, чтобы привлечь внимание.

Президент вскочил на ноги и подошел к окну, выходящему на Роуз-гарден.

Войлз сидел неподвижно и ждал.

— Хорошо, хорошо. Договорились. Я смогу контролировать Коула.

Войлз встал и медленно подошел к столу.

— Я не доверяю ему, и, если я еще раз почувствую его дух во время этого расследования, наша сделка будет расторгнута и мы навалимся на дело о пеликанах всем своим весом.

Президент поднял руки и обезоруживающе улыбнулся:

— Договорились.

Улыбался Войлз и улыбался президент, а в чулане возле кабинета растягивал рот в довольной улыбке перед экраном Флетчер Коул. «Приспешник, гад ползучий». Ему нравилось это. Такие слова создают имидж.

Он выключил мониторы и запер за собой дверь. Минут десять они проговорят о ходе проверки кандидатов из списка на выдвижение, а он будет слушать их в своем кабинете, который хотя и не имел системы скрытого просмотра, но был оборудован для прослушивания. В девять у него совещание штаба администрации. В десять — рассмотрение дел об увольнении. И еще ему предстояло кое-что отпечатать. Большую часть служебных записок он просто наговаривал на диктофон и передавал запись секретарю. Но иногда Коул считал необходимым прибегать к запискам-призракам. Такие записки бродили по западному крылу и обычно содержали чрезвычайно противоречивые сведения, которые в конечном итоге попадали в газеты. Поскольку они были анонимными, их можно было найти почти на каждом столе. Коул при виде их принимался кричать и обвинять. Он многих уволил с работы за записки-призраки, каждая из которых вышла из его пишущей машинки.