Марджери Аллингем - Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)

— Хорошенькое дело! — проворчал дядя Уильям. — Да вы меня практически за шкирку сюда притащили.

Маркус с досадой посмотрел на него, но ответил терпеливо и снисходительно, словно ребенку:

— Мистер Фарадей, как я вам уже говорил, Кэмпион — не полицейский. Он сможет сохранить вашу тайну, не переживайте.

Уильям развел руками.

— Хорошо. Просто я не хочу по собственной воле лезть в петлю! Не помню, чтобы хоть раз в жизни оказывался в столь щекотливом положении. Вы как будто не понимаете: я ни в чем не виноват! У меня есть недуг — только и всего, вроде колченогости или глухоты. Черт подери, неужели нельзя было просто выполнить мою просьбу?!

Маркус помотал головой.

— Это вы ничего не понимаете, уж простите мне такие слова… У этого дела есть правовой аспект, а вы его не видите — или отказываетесь видеть. Ваши собственные взгляды на… кхм… преступление и наказание не имеют никакого отношения к существующим законам. Закон весьма категоричен в этом вопросе. Я повторяю свою просьбу. Выполните ее — или у вас могут возникнуть серьезные проблемы, мистер Фарадей.

— Ладно, ладно… — пробубнил дядя Уильям. — Валяйте, рассказывайте. Можете трепаться о моей беде сколько душе угодно, я разрешаю. Ну, не молчите. Хочу послушать вашу точку зрения. Как по мне, так это все совершенно естественно. Недуг есть недуг.

Молодой адвокат достал из нагрудного кармана листок бумаги и показал Кэмпиону.

— Мистер Фарадей сейчас принес мне это заявление — хотел заверить. Прочитаю вслух: «Я, Уильям Роберт Фарадей, настоящим заявляю, что в последние полтора года страдаю расстройством нервов. Иногда я имею склонность терять память, обычно на короткий промежуток времени — не больше получаса. Во время этих приступов я не помню, кто я и где я, а значит, не могу нести ответственности за содеянное».

Дядя Уильям поднял голову.

— Не нравится мне это слово — «содеянное». Лучше «за свои действия».

— «За свои действия», — повторил Маркус и внес поправку карандашом. — Все равно это не официальный документ, да будет вам известно. Далее: «Клянусь, что все вышесказанное — правда и только правда. Подпись: Уильям Р. Фарадей».

— Пустяки какие! — воскликнул мистер Фарадей. — От вас только и требуется, что выступить свидетелем и поставить дату, какую я вам сказал. Ничего дурного мы не совершаем. Я уже несколько месяцев собирался сделать это заявление, вот вы и датируйте его февралем — все будет в лучшем виде!

Маркус покраснел.

— Мистер Фарадей, как вы не понимаете, чем чреваты подобные действия в столь неподходящее время? Если бы кто другой пришел ко мне с такой просьбой, я вышвырнул бы его за дверь! А сюда я привел вас лишь потому, что вы убедили меня в правдивости своих слов.

Мистер Кэмпион, который все это время стоял молча и слушал их разговор с совершенно отсутствующим выражением лица, сел и сложил руки на груди.

— Будьте добры, мистер Фарадей, опишите поподробнее свои приступы, — попросил он.

Дядя Уильям сердито уставился на него.

— Опишу! Хотя тут и описывать-то нечего. Просто я забываюсь — а через некоторое время прихожу в себя. Обычно приступ длится пять-десять минут. У моего недуга есть научное название — «амнезия», что ли. Обычно это происходит, когда я утомляюсь или перетруждаюсь.

Мистер Кэмпион явно ему поверил.

— Ну надо же, какая незадача. И часто с вами такое случалось?

— Нет, нечасто, — настороженно ответил мистер Уильям. — Но в последнее время мне становится хуже. Первый приступ был в прошлом июне. Да, кстати, Маркус, внесите-ка еще одну поправку: с тех пор не полтора года прошло, верно?

— Нет, — ехидно ответил Маркус. — Всего лишь девять месяцев.

— Подумаешь! — Дядя Уильям всплеснул руками. — Вам, адвокатам, лишь бы придраться… В общем, дело было так: в прошлом июне — день выдался ужасно жаркий — я шел по Петти-Кери, и вдруг рассудок мой помутился… В следующий миг я уже стоял напротив католической церкви со стаканом в руке, а как я там очутился — не помню. Вы представляете, как глупо и скверно я себя чувствовал. Прохожие косились на меня с любопытством и подозрением. Стакан был самый обыкновенный, вроде как из бара. Я его засунул в карман, а потом выбросил в поле, когда вышел из города. Ужасно неприятный случай.

— Еще бы, — серьезно кивнул мистер Кэмпион. — А потом сколько раз с вами это случалось?

— Дважды, — поколебавшись немного, ответил дядя Уильям. — Один раз под Рождество, когда я уже и думать забыл об этой истории. Мы устраивали званый ужин. Когда гости разошлись, я отправился с Эндрю подышать свежим воздухом — и пришел в себя уже в холодной ванне. Чуть не помер тогда, ей-богу! Холодные ванны я не принимаю. В моем возрасте человеку уже надо немного беречься. В юности я всерьез занимался спортом — теперь вот расплачиваюсь.

Маркус, прекрасно знавший, что все спортивные достижения дяди Уильяма были представлены единственным кубком, полученным еще в младших классах, недовольно нахмурился, однако старик не обратил на это никакого внимания и продолжал тараторить:

— Потом я спрашивал Эндрю, не заметил ли он чего-нибудь странного. Он даже не понял, что я имею в виду. К тому времени он уже нахлестался вдрызг и вряд ли мог что-то заметить.

— Хорошо, а третий приступ? — поинтересовался мистер Кэмпион.

— А третий приступ… — проворчал дядя Уильям, — третий приступ случился со мной в самый неподходящий момент. Ровно в то воскресенье, когда исчез Эндрю, и примерно в то же время. Ох и незадача…

Маркус вскинулся.

— Мистер Фарадей! Вы мне этого не говорили!

— Я не привык трепать языком о своих болячках, — ответил мистер Уильям чуть заплетающимся языком. — Ну, теперь я все рассказал. Помню только, как стоял на дороге к Гранчестерским лугам и спорил с Эндрю, как нам лучше вернуться домой. Глупости, конечно… Любому болвану было бы ясно, как лучше идти. Я был не в себе, в голове не укладывалось, что взрослый человек может так дурить… И потом я потерял память. В себя я пришел уже рядом с домом, а домой я добрался только к концу обеда.

— На двадцать пять минут позже, чем вы сказали полиции, — внезапно уточнил мистер Кэмпион.

Щеки дяди Уильяма вспыхнули.

— И что с того… Эта их дотошность сбила меня с толку. Ну, я закончил. Теперь вы все знаете.

Маркус напрасно пытался поймать взгляд Кэмпиона: тот смотрел в пустоту с обычным глуповатым выражением лица.

— Не хочу докучать вам расспросами, мистер Фарадей, но почему вы не рассказали родным об этой своей болезни? Вы ведь рискуете жизнью. Вас могла сбить машина, к примеру.