Гастон Леру - Тайна Желтой комнаты

— В конце концов, это вполне возможно, — заметил я.

— Что значит «в конце концов», — воскликнул Рультабиль, охваченный внезапным гневом, причиной которого невольно послужил я, — в конце чего это, хотел бы я знать!

Я умолял его не сердиться, но Рультабиль не желал меня слушать. Он заявил, что восхищается разумным сомнением, с которым некоторые люди (я, в частности) подходят к решению самых простых проблем, никогда не отваживаясь сказать «это так» или «это не так». Таким образом они приходят к результату, который был бы достигнут и в том случае, если бы природа вообще забыла вложить мозги в их череп.

Так как я обиделся, Рультабиль взял меня под руку и заявил, что он не имел в виду конкретно меня, которого ценит весьма высоко и необыкновенно уважает.

— Так или иначе, — продолжал он, — иногда бывает просто преступно рассуждать здраво, когда это возможно, конечно. Если не принимать в расчет гравий, как это делаю я, то пришлось бы призвать на помощь воздушный шар. Мой дорогой, воздухоплавание еще не настолько развито, чтобы включать в цепь моих рассуждений убийцу, падающего с неба, так что не следует говорить «возможно», когда иначе и быть не может. Мы знаем теперь, как этот человек проник через окно в вестибюль, мы знаем и когда он проник. Факт присутствия в павильоне горничной, пришедшей убирать Желтую комнату в половине второго, в момент возвращения профессора с дочерью, позволяет нам утверждать, что в это время преступника под кроватью еще не было, если только горничная не была его соучастницей. Что вы на это скажете, господин Дарзак?

Дарзак покачал головой и заявил, что он уверен в честности горничной мадемуазель Станжерсон, которая всегда была честной и преданной служанкой.

— И затем в пять часов сам господин Станжерсон вошел в комнату, чтобы взять шляпу своей дочери, — прибавил он.

— Это так, — согласился Рультабиль.

— Вполне допустимо, — заметил я, — что человек проник через окно в указанное вами время, но почему он его закрыл? Такой поступок мог бы сразу привлечь внимание того, кто его открывал.

— Быть может, окно и не было закрыто сразу, — ответил мне репортер, — но если он все же его закрыл, то сделал это по причине изгиба гравийной дорожки в двадцати пяти метрах от павильона и тех трех дубов, которые растут в этом месте.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил следовавший за нами Дарзак. Он слушал Рультабиля с напряженным вниманием.

— Я объясню это позднее, когда сочту момент наиболее подходящим, но думаю, что более важных слов, связанных с этим делом, я еще не произносил. Конечно, если мои предположения оправдаются.

— А каковы ваши предположения?

— Вы их никогда не узнаете, если они окажутся ошибочными. Это чересчур важная гипотеза, и раскрывать ее раньше времени не следует.

— Есть ли у вас, по крайней мере, какие-нибудь предположения относительно убийцы?

— Нет, я не знаю, кто этот человек, но будьте уверены, господин Дарзак, я это узнаю.

Должен констатировать, что Робер Дарзак был очень взволнован. И подозреваю, что утверждение Рультабиля не очень-то ему понравилось. Но если он действительно боится разоблачения убийцы, то почему помогает репортеру его найти? Казалось, мой молодой друг также почувствовал это.

— Вы не хотите, господин Дарзак, чтобы я нашел преступника? — довольно резко спросил он.

— Ах, я желал бы уничтожить его собственными руками! — воскликнул жених мадемуазель Станжерсон, с порывом, который меня поразил.

— Я вам верю, — серьезно ответил Рультабиль, — но вы не ответили на мой вопрос.

Мы миновали кусты, о которых мой друг только что говорил. Я их раздвинул и сразу же показал ему на отчетливые следы скрывавшегося здесь человека — Рультабиль еще раз был прав.

— Да, — сказал он, — безусловно, мы имеем дело с живым человеком, обладающим теми же возможностями, что и все мы, простые смертные, а посему все, в конце концов, объяснится.

Сказав это, он попросил у меня бумажный контур отпечатка и приложил его к ясному следу.

— Черт побери, — пробормотал он, выпрямляясь.

Я полагал, что теперь мы последуем за следами, которые вели от окна вестибюля, но он увлек нас довольно далеко влево, заявив, что бесполезно копаться в этой грязи, так как теперь он знает весь путь бегства убийцы.

— Он прошел до конца стены в пятидесяти метрах отсюда и затем перепрыгнул через ограду и ров, как раз напротив дорожки, ведущей к пруду. Это наиболее короткий путь, чтобы выбраться из поместья и дойти до пруда.

— А откуда вы знаете, что он пошел именно к пруду?

— Потому что Фредерик Ларсан с утра не оставляет его берегов. Вероятно, там остались какие-то следы.

Через несколько минут и мы подошли к этой болотистой водной поверхности, окруженной тростником, на которой плавали несколько увядших листьев кувшинок. Великий Фред, быть может, и видел, как мы приближались, но не обратил на нас никакого внимания и продолжал концом своей трости шевелить что-то, чего мы разглядеть не могли.

— Посмотрите, — сказал Рультабиль, — вот снова следы шагов убегающего преступника. Они огибают здесь пруд, возвращаются и, наконец, пропадают как раз перед тропинкой, ведущей к дороге на Эпиней. Отсюда он продолжал свое бегство к Парижу.

— Что вас заставляет это предполагать? — спросил я. — Ведь на тропинке следов этого человека больше нет.

— Но есть другие следы, причем именно те, которые я и ожидал здесь увидеть! — воскликнул он, указывая на очень ясный узковатый отпечаток подошвы элегантных туфель. — Посмотрите! Господин Фред, — обратился он к Ларсану, — скажите пожалуйста, эти изящные следы на дороге обнаружены здесь уже после преступления?

— Да, молодой человек, и весьма тщательно исследованы, как видите, они приходят и уходят отсюда вновь.

— У этого человека был велосипед! — воскликнул репортер.

Разглядывая отпечатки велосипедных шин, которые следовали в обоих направлениях за «изящными следами», я счел возможным вмешаться:

— Велосипед объясняет исчезновение грубых следов убийцы. Он сел на велосипед, с которым его ждал сообщник, человек в модных туфлях. Это произошло где-то здесь, на берегу пруда. Можно предположить, что преступник действовал по поручению этого человека, оставляющего изящные следы.

— Нет, нет, — загадочно улыбнулся Рультабиль, — я с самого начала ожидал найти эти отпечатки и просто так вам их не уступлю. Это следы убийцы!

— А другие следы, более грубые?

— И это следы убийцы.

— Значит, их двое?

— Нет. Убийца был один, и сообщника он тоже не имел.