Эдгар По - Заколдованный замок (сборник)

Перечитываю последнюю фразу, и мне вспоминается афоризм одного старого, видавшего виды голландского морехода. Когда кто-нибудь выражал сомнение в правдивости его слов, он, бывало, говаривал: «Это так же верно, как то, что есть на свете море, где даже судно растет подобно живому телу моряка!»

Час назад, набравшись храбрости, я осмелился-таки приблизиться к группе матросов. Они не обратили на меня ни малейшего внимания и, хотя я замешался в самую их гущу, казалось, совершенно не замечают моего присутствия. Подобно тому человеку, которого я впервые увидел в трюме, на всех здесь лежала печать глубокой старости. Колени их тряслись от немощи, дряхлые спины горбились, пергаментная кожа шуршала на ветру, надтреснутые голоса звучали сипло и прерывисто, глаза были затянуты мутной старческой пеленой, а редкие седые волосы ожесточенно трепала буря. Вся палуба вокруг них была завалена навигационными и астрономическими инструментами архаичной, но необычайно замысловатой конструкции…

Недавно я упомянул о том, что команда поставила лисели. С этого времени корабль идет в полный бакштаг[145], продолжая свой зловещий путь на юг под всеми парусами и поминутно окуная концы своих рей в непостижимую для человеческого ума чудовищную бездну вод. Я только что убрался с палубы, где просто не мог устоять на ногах, хотя команда, казалось, не испытывает ни малейших неудобств. Чудом из чудес представляется мне то, что огромный корпус нашего судна до сих пор раз и навсегда не поглотила пучина. Очевидно, мы обречены постоянно балансировать на краю вечности, но так никогда и не рухнуть в бездну. С гребней валов, фантастические размеры которых многократно превосходят все, что мне когда-либо доводилось видеть, мы со стремительностью чайки легко соскальзываем вниз, и тогда исполинские волны возносят над нами свои вершины, словно демоны из глубин ада. Однако этим демонам дозволено грозить, но по какой-то причине не дано нас уничтожить. То, что мы все время чудом уклоняемся от гибели, я могу приписать лишь единственной естественной причине, лишь она может вызвать подобные следствия. Очевидно, этот корабль находится под воздействием какого-то сильного поверхностного течения или могучего глубинного водного потока…

Я столкнулся с капитаном лицом к лицу в его собственной каюте, но, как я и надеялся, он не обратил на мою персону ни малейшего внимания. Пожалуй, ни одна черта его внешности не подтолкнула бы случайного наблюдателя к мысли, что это существо не принадлежит к числу смертных, и все же я смотрел на него с чувством благоговейного трепета, смешанного с крайним изумлением. Он приблизительно одного со мною роста, то есть пяти футов восьми дюймов, и крепко, но вполне пропорционально сложен. Вместе с тем, с его лица не сходит необычное выражение — напряженное, невиданное еще никем, вызывающее нервную дрожь свидетельство столь глубокой старости, вселяющее в душу поистине неизъяснимые чувства. Чело капитана, на котором, однако, почти не видно морщин, отмечено печатью бессчетного множества лет. Его даже не седые, а бесцветные волосы — свидетельство далекого прошлого, а выцветшие серые глаза — глаза сивиллы[146], которой открыт облик грядущего. На полу капитанской каюты валялось множество диковинных фолиантов с медными застежками, позеленевших от сырости научных инструментов и древних, давным-давно забытых мореходных карт. Опершись подбородком на руки, он вперил свой горячий, беспокойный взор в какую-то бумагу, которую я принял за капитанский патент — во всяком случае, она была скреплена подписью одной из венценосных особ. Капитан сердито бормотал про себя — в точности так же, как и первый моряк с этого судна, которого я увидел в трюме. И хотя я стоял совсем рядом, его глухой голос и слова чужеземного наречия, казалось, доносятся до меня с расстояния в целую милю…

Корабль вместе со всем, что на нем есть, буквально пропитан духом Минувшего. Матросы скользят по палубе, словно призраки ушедших столетий, глаза их сверкают каким-то лихорадочным, тревожным огнем, когда же в грозном мерцании ходовых огней их руки случайно преграждают мне путь, я испытываю чувства, никогда прежде мною не испытанные, хоть я на протяжении всей своей жизни занимался торговлей древностями и так долго дышал прахом рухнувших колоннад храмов и дворцов, что моя душа, как мне кажется, и сама превратилась в развалины…

Озираясь с палубы корабля, я стыжусь своих былых страхов и опасений. Если я дрожал от шквалов, сопровождавших нас до сих пор, разве не должна повергнуть меня в ужас схватка бури и океана, для описания которой слова «смерч» и «ураган» могут показаться бледными и ничего не выражающими? Рядом с кораблем царит непроглядный мрак вечной ночи и клокочет хаос волн, но примерно в одной лиге[147] от нас там и сям виднеются смутные силуэты гигантских плавучих ледяных гор, которые, словно бастионы мироздания, возносят к пустому безотрадному небу свои сверкающие вершины….

Как я и предполагал, корабль находится во власти течения — если только это слово может дать хотя бы отдаленное представление о том бешеном грозном потоке, который, с неистовым ревом прорываясь сквозь бело-голубое ледяное ущелье, стремительно мчится на юг…

Понять весь ужас моих ощущений, пожалуй, не смог бы никто; но жадное желание проникнуть в тайны этих страшных областей мира перевешивает во мне даже отчаяние, и оно же способно примирить меня с самым отвратительным видом гибели. Мы, без сомнения, быстро приближаемся к какому-то ошеломляющему открытию, к разгадке какой-то небывалой тайны, которой ни с кем не сможем поделиться, ибо заплатим за нее собственной жизнью. У меня возникло подозрение, что это течение ведет нас прямо к Южному полюсу. И следует признать, что в этом предположении, с виду столь безумном, нет ничего невероятного…

Матросы бродят по палубе беспокойным неверным шагом; но в выражении их лиц больше трепетной надежды, чем безразличия отчаяния.

Между тем ветер все еще остается попутным, а поскольку наши мачты несут слишком много парусов, судно временами едва не взмывает в воздух. Внезапно — о ужас, не имеющий пределов! — стены льдов справа и слева от нас расступаются, и мы с головокружительной скоростью начинаем описывать концентрические круги вдоль краев колоссального амфитеатра, верхушки стен которого теряются в непроглядной выси. Для размышлений об ожидающей меня и весь экипаж корабля участи остается слишком мало времени!