Глен Кук - Холодные медные слёзы. Седая оловянная печаль

Я дал ему шанс окупить поездку.

Но он не ухватился за эту возможность и почти не завысил цену.

— Двадцать. — Парень пытался вздуть цену, но я задал ему трепку.

— Узнай имя, потом найди самого покупателя. Хорошо? Но это еще не все — раздобудь где-нибудь лекаря и притащи сюда.

— Лекаря? Вот те раз. Зачем тебе лекарь?

— Осмотреть генерала. У старика зуб на всех врачей, единственный выход — одурачить его. Этим ты и займешься. Идет?

— Расходы на тебе.

— Поторопись.

— Слушаю и повинуюсь.

Тарп был слишком прост и не стал бы иронизировать, но в голосе его мне послышалась насмешливая нотка.

Деллвуд принес двадцать монет, и Плоскомордый отправился в путь. Я проводил его до парадного и увидел, как он сел в коляску. Вероятно, он ее позаимствовал у Светерта, нашего общего друга. Я остался недоволен расточительностью Тарпа. Старик выдал мне неплохой аванс, однако я не предполагал, что расходов будет так много.

Деллвуд присоединился ко мне.

— Могу я спросить — зачем это все, сэр?

— Спросить можете, но я не отвечу. Часть моего плана — и все. Вы расскажете генералу, что я пригласил доктора?

Он подумал.

— Нет, сэр. Это необходимо. Несмотря на вчерашнее улучшение, генерал быстро угасает. Сейчас он прикидывается молодцом, но ночь была тяжелая. Если удастся одурачить его… Я, как сумею, поддержу вас.

— Мне понадобится помощь: дел сегодня по горло. — Каких дел? Я и сам толком не знал. — Я дам вам указания попозже, но до возвращения Тарпа.

— Очень хорошо, сэр.

Мы расстались. Я отправился наверх взглянуть, не у меня ли Морли. Пора ему вступить в игру. Дойдя до верхнего балкона, я заметил свою подружку в белом. Я махнул ей рукой — как ни странно, она ответила тем же.

Морли в комнате не оказалось. Это в его духе — исчезнуть именно тогда, когда он мне нужен. Болван. Я захватил пальто и вышел.

Красотка стояла на том же месте. Она не смотрела на меня. Я решил попытать счастья еще разок. Стараясь не шуметь, я поднялся наверх, осторожно спустился. Ха! Все еще здесь.

Но… Воображение сыграло со мной злую шутку. Это была не блондинка. Это была Дженнифер в белом платье, но не в таком, какое носила белокурая красотка. Когда я подошел, она грустно улыбнулась.

— В чем дело? — спросил я.

— Так… — Она вздохнула и оперлась локтями на перила. Я остановился неподалеку, но не слишком близко. Внизу герой продолжал свою смертельную схватку с драконом. Чейн прошел мимо, не взглянув на них. Я посочувствовал витязю: мы, герои, неравнодушны к аплодисментам.

Я ответил Дженнифер ни к чему не обязывающим, но поощряющим душевные излияния звуком: «гмм».

— Я очень безобразна, Гаррет?

Я взглянул на нее. Нет, она отнюдь не безобразна.

— Не очень. — Не она первая. Я знавал нескольких столь же великолепных женщин, которые были менее уверены в своей привлекательности, чем любая дурнушка. — Только мертвец или совершенный чурбан может не заметить вашей красоты.

— Спасибо. — Дженнифер чуть-чуть оттаяла, на губах мелькнула улыбка. Она подвинулась поближе ко мне. — Ты добр. — Она помолчала. — Никто не замечает меня, не замечает, что я женщина.

Как объяснить, что дело не во внешности? Дело в душе. Она красавица, а душа у нее, как у паучихи «черная вдова». Никак не объяснишь. Придется присочинить, иначе не избежать взрыва, она просто возненавидит меня.

Даже стоя совсем близко к Дженнифер, я не ощущал ничего. Ее привлекательность не возбуждала.

Эге, все ли с тобой в порядке, старик?

— Ты не замечаешь меня.

— Очень даже замечаю. — Разве что слепой крот мог не заметить ее. — Но я несвободен. — Такое объяснение всегда сгодится.

— О! — В этом возгласе прозвучало уныние. Верно — уныние. В унынии прошла и проходит ее жизнь. Уныние — бездна, способная поглотить все на свете. — Как ее зовут?

— Тинни. Тинни Тейт.

— Она хорошенькая?

— Да.

Моя рыженькая под стать Дженнифер. Высший класс. Но у нас масса проблем, и одна из них — мы зашли в тупик. Это называется «не могу — жить — с тобой — и — не могу — без — тебя». Мы недостаточно доверяем друг другу, чтобы рискнуть взвалить на себя какие-либо обязательства.

Другое дело Майя… Хотя она так часто повторяла, что мы поженимся… Может, я просто свыкся с этой мыслью… Однако я не переставал гадать, чем она занимается теперь, пытался следить за ней, словом, допускал, что не все еще кончено между нами.

— Гаррет! Очнитесь.

— Я задумался о Тинни. И потом… это место… этот дом.

— Не извиняйтесь. Я здесь живу. Я знаю. Это печальное место. Обитель призраков несбывшихся надежд и мечтаний. Некоторые из нас живут прошлым, а остальные будущим, которое никогда не наступит. Нас объединяет только кухарка, но она живет вообще в другом измерении. — Девушка не столько разговаривала со мной, сколько думала вслух. — Знаешь, Гаррет, перед домом проходит дорога, до нее не больше мили, рукой подать. Она ведет в Танфер, в Каренту, в мир. Но я с четырнадцати лет не выходила за ворота.

— Сколько же тебе сейчас?

— Двадцать два.

— Что держит тебя?

— Только я сама. Я боюсь. Все, чего я хочу, — там, за воротами. Но я боюсь выйти и увидеть, пощупать это. Когда мне было четырнадцать, кухарка взяла меня в город на летнюю ярмарку — больше я никогда не выезжала за пределы имения. Мне очень хотелось поехать, но город ужаснул меня.

Странно, большинство красивых женщин не испытывают в жизни никаких затруднений: все и всегда рады прийти им на помощь.

— Я знаю свое будущее. Оно пугает меня.

Я подумал, что она имеет в виду Уэйна. Я бы тоже волновался, доведись мне стать целью столь тщательно продуманной осады.

— Я останусь здесь, в своих владениях, и буду постепенно превращаться в сумасшедшую старуху, пока дом не обвалится и не погребет нас с кухаркой. У меня никогда не хватит смелости позвать рабочих отремонтировать его: я боюсь чужих людей.

— Это неправда, все будет совсем не так.

— Так. Мне исполнилась неделя, а судьба моя уже была предрешена. Если бы мама не умерла… Хотя она вряд ли что-нибудь изменила бы. Она сама, насколько я слышала, была странной женщиной. Отец — Повелитель Огня, мать — Владычица Бурь, она выросла в столь же леденящей обстановке. Родители обручили ее с моим отцом, до свадьбы они не встречались, однако папа любил ее. Мамина смерть причинила ему жгучую боль. Он никогда не упоминает о ней, но хранит в спальне мамин портрет, лежит иногда и часами смотрит на него.

Что я мог ответить? Тут не поможешь, не утешишь.

— Я собираюсь прогуляться. Не хочешь ли взять шаль и пройтись со мной?